Ксения Нели - Ловушка для музы. Сборник фантастической прозы

Судорожно вздохнув, девушка нацепила очки.

Хатира Керимовна с интересом озиралась, не замечая преображения спутника.

В тёплом свете обглоданная комната стала ещё неприглядней. Тень запищала, пятясь от обжигающего огня, скорчилась возле двери. И там, у всех на глазах, обернулась гигантской мышью… нет, какое там! Крысой размером с человека. Лоб крысы пересекала неровная белая полоса.

Онемев от ужаса, Лялька спряталась за спину Хатиры Керимовны.

– Только не надо маскарада! Здесь все свои! – предостерёг крысу директор «Гиппокрены».

Вздыбив загривок, тварь бросилась на незваных гостей. Сияние отшвырнуло её. Оглушённая, она замотала головой, и темнота поползла с неё хлопьями серого пепла. Словно стыдясь этого, крыса юркнула в кабинет. Лялька бросилась следом.

Крысы там не оказалось. Да и где бы она спряталась? Открывшуюся пустоту могло заполнить лишь воображение писателя. Тусклая люстра едва разгоняла сумрак. Сам писатель, исхудавший, в заскорузлой одежде, сидел возле заросшего паутиной окна. Пальцы Влада, как у пианиста, порхали по клавиатуре, извлекая слышимую только ему мелодию.

– Владечка… – сражённая видом любимого, Лялька начисто забыла о крысе. – Он… Он что, навсегда таким останется?

Хатира Керимовна пожала плечами.

– Он разве был другим? Мне казалось…

– Вам казалось? – Лялька дёрнулась, как от пощёчины. – И что же вам казалось? Вы ведь звонили ему! Не раз! И не два! Неужели по разговору было не понять, что с ним неладно?

– Он писатель, – ответил Павел и, видя недоумение девушки, снизошёл до объяснений. – Творческая натура. У таких часто что-то неладно. На каждый чих, знаете ли…

У Ляльки потемнело в глазах.

– Но он писал роман! Вам же, кроме романа, от него ничего не надо! Кто, как не вы, мог к нему музу подослать, а?!

Где-то на задворках сознания Лялька понимала, что нападки на «Гиппокрену» не обеспечат долгую и счастливую жизнь. Но ей стало всё равно. Если Влад повредился рассудком, зачем ей жить долго и счастливо?

– Я своим дочерям давно не указ, – мягко сказала назвавшаяся Хатирой Керимовной. – На то они и музы. Сами находят таланты, сами их лелеют. Я привечаю тех, кто своим упорством пробивается к источнику… К «Гиппокрене», образно говоря. Но к этому… случаю ни я, ни дочери отношения не имеем.

– А кто имеет? – дивясь своей наглости, спросила Лялька и скрестила руки на груди.

– Отцовская скука… или приступ великодушия, – пояснил тот, кто назвался Павлом Сиянским. – Услышал, как страждущий просит вдохновения… Взял да и выполнил желание.

– Сам Зевс? – не поверила Лялька. – Владино желание?

– Сам, – кивнула Мнемосина. – А кто ему запретит?

– А разве для этого… ну… вторая половина не нужна?

– Говорю же – скука! – Аполлон развёл руками. – И, начистоту… Создать музу с ограниченной специализацией – не Афину породить. Долго ли, умеючи.

Мать девяти муз нежно коснулась Лялькиного плеча.

– Музу, Леночка, привлекает талант. И чем он сильнее, тем больше вдохновения она дарит. Но ей… – Небожительница почему-то указала подбородком на Влада, – ещё многому предстоит научиться.

– Кому – ей? – тупо переспросила Лялька.

Пакостница-мышь в её сознании никак не ассоциировалась с музой.

И вдруг она увидела.

Вместо мерзкого грызуна из-за плеча Влада выглядывала тощенькая взъерошенная девчушка. Совсем ребёнок. Одеждой ей служила грива пепельно-серых волос, а украшением – белая, будто седая, неровная прядь в чёлке.

И не внушала больше девчушка ужаса. Ну вот ни капельки.

Влад не замечал её. Начни вокруг падать стены – в творческом угаре он бы даже не почесался.

Лялька, прикусив губу, сделала осторожный шаг. Больше всего на свете ей хотелось повиснуть на шее любимого, но нереальность происходящего завораживала.

– Вы посмотрите! – Аполлон указал на ноут. – Он же выключен!

– Он всего лишь хотел творить, – вздохнула Мнемосина. – И она дала ему эту возможность. Так, малышка?

Малышка сверкнула карими глазами. Но едва светоносный бог шагнул вперёд, сжалась и оскалила мелкие зубки.

Лялька медленно сняла очки и вернула их директору «Гиппокрены».

– Погодите… Позвольте мне…

Долго и внимательно разглядывала она ту, что испортила их с Владом жизнь. Ту, чьи невероятные фокусы едва не свели с ума. Ту, что выжила её из дома. Ту, что заставила Влада поверить в чудеса…

Вера в чудеса дорогого стоит, не так ли?

Приблизившись, девушка села возле юной музы. Кроха принюхалась, облизнулась розовым язычком и теснее прижалась к подопечному.

– Хочешь молока? – спросила Лялька, борясь с желанием погладить белёсую прядь. – С шоколадным печеньем?

…Вот же привязались, а! Родственнички, называется!..

Что, Аполлон, вытаращился? Думаешь, только ты озон чуешь? Велика важность – заглянуть под личину Павла Сиянского! Как ты, Лучезарный, раньше звался? Пабло дель Соль? Пауль Зонненшайн? О тебе, Мнемосина, вообще молчу. Думала, за арабскими именами спрячешься? Тебя даже эта, голубоглазая, раскусила…

Кстати, где печенье? А молоко? Смертная мне обещала!

Нет печенья? Шоколадного или вообще? Вообще? Да вы что, издеваетесь?!?

Вот знала бы, что меня так встретят, то и не рождалась бы! Честное-пречестное слово!

Что? Кто меня спрашивал?

Да в том и дело, что никто! А могли бы спросить! Ну конечно, на Олимпе дел невпроворот. На мелюзгу, вроде меня, всем плевать. Писатель потребовал музу? Потребовал. Свободных нет? Нет. Ну и всё. Взял Зевс трезубец, молнией в гору шандарахнул – и вот она я. Прошу любить и жаловать.

Но любить меня не спешат. И жалованья не допросишься…

Точно печенья нет? Точно-точно? А вы смотрели? Может, под стол закатилось? Если даже с отравой – давайте, я привыкшая. Нет?.. Ну пусть овсяное будет. Но, чур, с изюмом!

Что? Это я-то вам голову морочу?

Оставьте меня в покое, светозарные, а? Вам хорошо, сидите в своей «Гиппокрене», и в ус не дуете! А я пока воды из источника принесу, вдохновения уже и след простыл. Только Пегас ржёт и зубы скалит.

Слушайте, ну хоть сахарную печенюшку дайте. Правда, она вязкая, как глина…

Земная еда музам не впрок? Её чем больше ешь, тем лютее голод? Да что вы говорите! Вот не догадалась бы!

Когда я на свет появилась, никто не спросил, хочу ли я кушать. Никто воды не поднёс, не говоря уже о нектаре. Даже очухаться не дали. Пинком с горы – и вперёд, вдохновляй на доброе и вечное! Вот я, наивная, сломя голову и побежала. Раз смертная бросила своего писателя под Новый год, значит, не особо он ей нужен.

Да, я такая. Подбираю то, что другими брошено.