Ксения Нели - Ловушка для музы. Сборник фантастической прозы

Хыг судорожно вздохнула, но вздох был так слаб, что почти не потревожил песок.

Откуда взяться новой королеве, если мяса мало, а воды ещё меньше? Давно уже не вырастали гхыры, способные бросить вызов Её Великолепию, да… да не застрянет у неё в зубах какое-нибудь несчастное охвостье…

Может, не ждать, пока она станет этим охвостьем, а броситься со скалы? Или укрыться среди дюн? Золото чешуи сольётся с песком, и… вдруг Хыг не заметят?

Помогая хвостом, измученная и голодная Хыг вскарабкалась на ближний уступ. Увидела тёмный провал и заползла в него, ни о чём не думая.

Внутри оказалось влажно, и ноздри Хыг раздулись. Влага – великая ценность.

Если у Хыг появится собственный родник, может, она протянет ещё немного?

Приободрившись, Хыг двинулась вперёд. Терять ей всё равно нечего.

Через много шагов – она сбилась со счёта – петляющий провал развернулся огромной пещерой. Воды здесь не было, лишь пол щетинили блестящие, как зубы гхыра, наросты. Воздух между наростами серебрился, будто затканный паутиной. Только сколько Хыг ни всматривалась, никакой паутины не заметила.

Найти бы там что-нибудь достойное королевы! Другие гхыры ведь иногда находят… Чем она, Хыг, хуже? Пусть она и охвостье, но тоже из древнего рода!

Мерцание воздуха завораживало, словно взгляд королевы.

Собрав последние силы, Хыг окунулась в серебристую взвесь. Впереди забрезжил свет. Хыг поползла ему навстречу и… застыла в позе изумления.

Пещера вывела наружу, под небо такого странного цвета, какого ни один гхыр не видел. Что там было ещё, Хыг разглядеть не успела. Под странным небом заметалась фигурка на двух лапах, заверещала, будто ей отдавили хвост. А потом в нос Хыг врезался камень. От неожиданности Хыг дохнула дымом – сил для огня давно не осталось – и отпрянула в серебристую прохладу.

Быть того не может! Древние гхыры, каких уже не держали лапы – а одна из них едва не стала королевой! – шипели, что скалы иногда открывают проход в мир хамусов. И если гхыр увидит его, то это знак. Знак того, что скоро жизнь рода изменится. И особенно – жизнь гхыра, который увидел это диво.

Как любой гхыр, Хыг знала, что хамусы, называющие себя человеками, делились на краснодев и добрецов… или добродеев?.. добромолов?.. Хыг не помнила наверняка. Как не помнили дряхлые гхыры, каждый раз именуя этих прямоходящих иначе. Добрецы охраняли своих избранниц, особенно от гхыров, которых звали змеями. А краснодевы откладывали яйца и высиживали потомство.

Хыг посмотрела туда, откуда прилетел камень. Но невозможное небо и верещащий хамус – неужели добрец? – исчезли. Точно привиделись. Чёрная пещера, скалясь сталагмитами, обступила охвостье из рода Золотых Гхыров. Серебристое свечение померкло.

Вот и весь знак. Стоит ли беспокоить королеву вестью о хамусе?

Поразмыслив, Хыг решила, что не стоит. Хамуса нет, зачем же беспокоить понапрасну?

Хыг тронула испугавший её камень кончиком хвоста. Не чудо ли – камень белого цвета? Её Великолепию, да будут обильными её кладки, такой дар придётся по нраву. Забыв о других подношениях, она будет любоваться им, и многогранность мира распахнётся перед ней…

– Брехун ты, Жбанчик. Как есть, брехун! – Две Подковы сунул под нос Жбанчику пудовый кулак.

– Это пошто? – буркнул Жбанчик.

Так буркнул, для порядка. Знал он, почему кузнец разворчался. И почему добрый молодец на него подбитым глазом всё чаще зыркает – тоже знал.

– Так нету твойного змея!

Добрый молодец перестал швырять камни в пещеру, обернулся.

– Ы-ы-ы?

Ишь, растревожился. Доброты в глазах – на острие копья. Мол, как это – нету змея?

Жбанчик хотел возразить, что змей не евоный. Но не стал. У кузнеца кулачищи – у-ух! Враз шутковать отохотит. И молодец не лыком шит. Даром что говорить – не говорит, мычит лишь, когда кто-то крылатого помянет.

И Жбанчик отмахнулся от молодца. Швыряй, мол, дальше. Авось выманишь паскудника.

Что-что, а с булыжниками молодец управлялся любо-дорого. Только соображал не шибко. Тех, кто шибче, в кулачном бою половины зубов не лишали.

А ежели по совести, так чейный змей, как не Жбанчика? Кто его допрежь всех углядел? Кто в него каменюкой запустил и стрекача дал? Ничего, кроме камней, не подвернулось. Но порешить змея непросто, всяк скажет. Каменюкой – так и вовсе.

– Так нешто я сам всех коз слопал? – нахохлился Жбанчик.

Кузнец брови насупил. Не верит, что крылатый пять коз сожрал. Причём, трёх – его, кузнечих. И жена ему наказала – без коз не вертаться. А жена у него – у-у-ух!

Так и не сожрал змей коз, а распугал. Прыснули, дуры лупоглазые, какая куда. Уж искал их Жбанчик опосля, искал. Горлом охрип, так звал. Не дозвался.

Когда он, Жбанчик, посадом бежал, вопя: «Змей! Змей!» его разве что дрекольем не охаживали. Тоже не верили. Сколько лет духом змеиным в этих краях не пахло!

Князь, и тот в бороду хмыкнул. Мол, кто ему змееву башку принесёт, он за того Златославу, младшенькую свою, отдаст. Чем она прынцесс, что за тридевять земель, хуже? И всем благо. Змей не будет народ стращать да коз таскать. А молодцу, что змея на голову укоротит – слава и красна девица. Да и то сказать. Кто змея одолеет, богаче иных владык станет. Какой же змей добро своё не сторожит – злато-серебро да камни-самоцветы? Златке тоже любо – такого смельчака, как у неё, ни у одной девицы нет. И не будет. Ибо перевелись змеи-то.

Слушала Златка отца, слушала. Опосля веночек поправила да косу русую за спину перекинула. И к Жбанчику подступила.

– Змей-то велик? – спросила.

И очами синими сверкнула.

Ему, Жбанчику, змей показался с гору. Но он придержал язык.

– Я токмо морду видел, – признался. – Огромная – жуть! Чешуя – ну как золотые монеты, что у девок в монистах.

Нахмурилась Златослава. Отца за рукав потянула. Читывала она, мол, что змеям нету перевода. Они являются этим… курантом равновесия. И ежели выползают, жизни перевернуться должно.

Князь бороду огладил. Шибко учёная ты, мол, Златка. Змеи ежели кому и являются, то пьяным козопасам. Чего ей, жизни, переворачиваться-то? Раз прежде было любо, то и нонче сойдёт. А ежели кто поперёк него пошёл и худое замыслил…

Тут князь кулачище ка-а-ак стиснет! А кулачище-то – ух! Чуть меньше кузнечего…

Добрый молодец у пещеры тянул шею, всматривался в пугающий провал. Который, чем ближе ночь, тем чернее.

Только из кустов у пещеры словно солнышко выглянуло. Неужто Златка суженым любоваться пришла?

Точно, Златка!

А следом мамки да няньки. Так и зыркают, чтоб не обидели кровинушку княжую. Не покусилися на красну девицу допрежь молодца, которому она обещана.

И то – ладный молодец, да лицом пригож. А что больше мычит, то к лучшему. Девицы, они страсть, как любят, чтобы их речам внимали.