Юрий Лифшиц - Вдвоем с моим мармотом… Юмористические стихи, рассказы. Пародии

А когда придет Галилеянин,
чтобы, не гадая, умереть,
вознесутся на аэроплане
три сестры, вишневый сад, медведь.

Галмите тех, кто галмится в глине,
кто любокрынь ломотит скролыма,
кто не брюхонит бряку в прохыдне,
кто не блокатит оболня с бульма,
кто не разбондит судорный тындях,
кто неокрынный вычмит обельдок,
кто не обаймит чуморный впутьмах,
но искандербит дракство на чудок.
И я болгастый пристеню обстень,
чтобы награнить нугренный колбаст
и чтоб надрыгать шмудрый опупень,
когда нашкугрит одрый шкурдопласт.
Галмите тех… но гламкостная брядь
мне скролымя ломотит любокрядь.

Этюд, этюд, еще этюд,
еще этюд – и вот
Шурум Буруев (город Энск)
рисует натюрморт.

Меня на выставку зовут,
вот я туда пришел:
везде этюд, сплошной этюд —
и мне нехорошо.

И думал Буруев, натю́рморт пиша:
этюд обалденный, и жизнь хороша!

Этюды сплошь – едва дышу,
шизеют землячки,
по экспозиции брожу,
пытаюсь снять очки.

Неправда, что на перевод
я силы берегу,
но восьмисотый натюрморт
я видеть не могу.

Но думал Буруев, мне зренье круша:
этюд офигенный, и жизнь хороша!

На выставке аплодисмент,
поют этюдам гимн,
Буруев шествует ко мне
за мнением моим.

Мне не уйти – он парень свой,
знакомы мы давно.
И как тут скажешь – Боже мой! —
что натюрморт… неплох.

И молвит Буруев, мне в ухо дыша:
этюд распрекрасный, и жизнь хороша!

Он говорит – упрямый, черт! —
Я вижу: быть беде.
Скажи им всем, что натюрморт
великий и т. д.

Вот он подвел меня к стене,
шампанского налил,
предоставляя слово мне,
чтоб я его хвалил.

И я распинался, мозгами шурша:
этюд гениальный, и жизнь хороша!

Когда поднимутся нанайцы,
когда поднимутся лапландцы,
когда пойдут гиперборейцы
войной за родовую честь,
они возьмутся за евреев
и за цыган они возьмутся:
свои евреи и цыгане
и у нанайцев тоже есть.

Когда поднимутся шотландцы,
когда взовьются альбигойцы,
когда сберутся каталонцы
отмщать за вековой разлад,
они хазарам всыплют перцу,
они древлянам всыплют перцу,
зане хазары и древляне
всю каталонщину мутят.

Когда поднимутся этруски,
когда восстанут массагеты,
мы скифы, скажут, азиаты,
а вы арийцы – дикари,
они своих же печенегов,
своих же половцев родимых
начнут мудохать по-этрусски
и от души, и до зари.

Потом поднимутся ацтеки,
восстанут инки, выйдут майя,
достанут комплексы С-300
и на Европу наведут:
ведь у ацтеков золотишком
та поживилась, даже слишком,
и коль грабителей ограбят,
тогда ЕС придет капут.

Потом восстанут гамадрилы,
потом поднимутся гиббоны,
потом пойдут орангутанги
на человека самого,
чтоб человек не смел поганый
происходить от обезьяны,
ведь если он и происходит,
то неизвестно от кого.

Потом пойдут неандертальцы
на питекантропов толпою,
когда синантропы затеют
друг друга бить в краю родном.
И будут австралопитеки
варить борщи в библиотеке,
пока не скроются навеки
в тумане моря голубом.
Но это уже будет совсем другая история…

Глокая куздра горько бабачит,
глокая куздра кычет навзрыд,
куздра бокренка штеко курдячит,
а у самой-то сердце щербит.

«Я бы не стала курдячить бокренка,
я б и бокра кудлануть не смогла.
Как это – руку поднять на ребенка?
Да я и штекой была не со зла».

Глокая куздра горько бабачит,
глокая куздра кычет навзрыд,
куздра бокренка штеко курдячит,
а у самой-то сердце щербит.

«Лучше попасть на голодную львицу,
лучше отдаться бокру без борьбы,
чем у Щерба на пере очутиться,
чем отвечать за базары Щербы».

Глокая куздра горько бабачит,
глокая куздра кычет навзрыд,
куздра бокренка штеко курдячит,
а у самой-то сердце щербит.

Вы у нас мудрее год от года,
все у Вас румяней и белей.
Полюбите Вашего народа
всею звонкой силою своей.

Не взирая, никому в угоду,
взбалтывая рифменную взвесь,
обнимите Вашего народа
тут, где Ваш народ, по счастью, здесь.

И, бредя по воду, зная броду,
писучи, как все по городам,
уважайте вашего народа
все, где Ваш народ, к несчастью, там.

Дмитрий Быков, это не насмешка:
рюмка в горле комом – не горшок.
Вы же не желаете, помешкав,
там, где Ваш народ, на посошок.

Вы же не желаете по ходу
презревать не грошевой уют.
Что Госдума Вам, а что народу
там, где Ваш народ, по счастью, тут?

Вы же не осядете, не так ли,
В Эльдораде или в Катманде,
чтобы напирать на рифму «шмакля»
там, где Ваш народ известно где.

Так не выходите на дорогу,
бросив не кошерные рубли.
С Вами Ваш народ и слава Богу 1
в старомодном ветхом «Жигули».

А когда не выйдя, может статься,
на другой газетной полосе,
Вы уже не спрячетесь за «Стансы»
там, где Ваш народ, к несчастью, все.

Оставайтесь там же год за годом,
и сказать Вы сможете зато:
«Был и я тогда с моим народом
там, где мой народ известно что».

Моцарт. Ну, слушай же.

Сальери. Ты с этим шел ко мне
И мог остановиться у трактира
И слушать скрыпача слепого! – Боже!
Ты, Моцарт, недостоин сам себя.
Моцарт. Что ж, хорошо?
Сальери. Не слабо так в начале
Связующей шарахнуть невзначай —
Минором, да к тому ж одноименным!
Моцарт. Люблю мажор-минором поиграться —
В кларнетовом квинтете, например.
В связующей минорные заезды…
Сальери. Где ты идешь скорее в ми-минор…
Моцарт. … а не в мажор, дают возможность мне
Побочную слегка переокрасить
Мажор-минорно, чем и создается
Очарованье этого куска.
Сальери. Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь…