Георгий Огарёв - 1000 притч

Так говорил Ахангар. Люди слушали и молчали.

Царь Яо правил Поднебесной пятьдесят лет. Но он не знал, порядок ли в его царстве или беспорядок, поддерживает его народ или нет. Яо спросил об этом людей из свиты – и те тоже не знали; спросил гостей, приезжавших ко двору, – те пожали плечами; спросил людей с поля – и те не смогли ответить.

Тогда царь решил побродить переодетым по дорогам своих владений – наверняка так он больше узнает. И вот однажды, проходя через небольшую деревушку, Яо услышал, как какой-то мальчик-пастушонок пел песенку:

Поставили нас, чтобы вскармливать народ,

И каждый предела достиг.

Ничего не ведая, ничего не помня,

Следуем правилам царственных предков.

Обрадовавшись, царь спросил мальчика:

– Кто научил тебя так петь?

– Я слышал эту песню от знатных мужей, – ответил пастушонок.

Яо спросил об этой песенке своих сановников, но те знали только, что она пришла из глубокой древности. Тогда царь вернулся во дворец и отрекся от престола.

В молодости, поступив в монастырь, Чжуфэн подолгу сидел в медитации. Однажды к нему подошел мудрый монах по имени Жан-цзы и спросил:

– Чего вы, уважаемый, стараетесь достичь, сидя в медитации?

– Я старюсь достичь состояния Будды, – ответил Чжуфэн.

Тогда Жан-цзы взял с земли черепицу и стал тереть ее о стену.

– Что вы хотите сделать? – удивился Чжуфэн.

– Я хочу сделать из черепицы зеркало.

– Да разве можно сделать из черепицы зеркало?

– Почему бы и нет? – ответил Жан-цзы. – Если из черепицы трением нельзя сделать зеркало, то как можно, сидя в медитации, достичь состояния Будды?

– Что же тогда делать? – немного растерялся Чжуфэн.

– Если бык тянет повозку и повозка остановилась, то надо погонять быка или повозку? – сказал ему Жан-цзы.

Чжуфэн смущенно замолчал, и тогда монах Жан-цзы продолжил:

– Сидеть в медитации, желая уподобиться Будде, – значит убивать его. Нет нужды никому подражать. Сосредоточься лучше на себе – это будет подобно сеянию семен. А когда явится Учитель и даст тебе наставление – это будет подобно благодатному дождю, излившемуся с небес. И тотчас взойдут твои ростки.

Эти поучения подействовали на Чжуфэна, как целительное снадобье.

Чжао-чжоу пришел к некоему монаху, медитировавшему в затворничестве, и спросил его:

– Что есть то, что есть?

Монах вместо ответа поднял кулак.

Чжао-чжоу сказал разочаровавшись:

– На мелководье корабли не смогут причалить.

С этими словами он ушел. А позже вновь посетил затворника и задал тот же вопрос:

– Что есть то, что есть?

Монах опять показал кулак.

Тогда Чжаочжоу сказал образованно:

– Да, кто может дать, может и забрать. Кто может убить, тот может и спасти. Кто причиняет боль, дарует и радость.

С этими словами он поклонился монаху и ушел.

Однажды наставник Шоушань выставил перед монахами свою палку-указку и дал им такое наставление:

– Если вы назовете это палкой, вы обнаружите свою привязанность к иллюзии. Если вы не назовете это палкой, вы отвернетесь от действительности. Как вы теперь назовете это?

Один монах выступил вперед и сказал:

– Это палка и в то же время – это не палка. Иллюзия и действительность сплетены воедино.

Мало что изменилось в старом городе за последние столетия. Узкие улочки с глиняными домами все так же выходили на тесные площади, где католические церкви все так же соседствовали со старыми мечетями.

Однажды Бахтияр Баба, местный мулла, решил навестить своего соседа, приходского священника, и подшутить над ним.

– На улицах нашего города появился странный человек, – сказал он священнику. – Он возмущает народ чудесами, исцеляет больных и бесноватых, произносит дерзкие речи, кощунствуя над священными писаниями. И самое страшное – он призывает всех к бунту! Как с ним положено поступить согласно христианскому учению?

– Он заслуживает только казни, – не сомневаясь, ответил священник.

– Но ведь этот человек – Иисус Христос! – воскликнул Бахтияр Баба.

Два благочестивых человека вместе вошли в мечеть. Однако один из них, Аба Хасан, перед входом снял свои туфли и взял их с собой, тогда как второй, Али Хисан, оставил свою обувь у дверей.

Это событие вызвало некоторое удивление у тех, кто в это время находился у входа. Люди решили выяснить, кто из двух приятелей поступил лучше.

– Аба Хасан вошел в мечеть босой, – рассуждали одни, – так не лучше ли было оставить свою обувь за дверью?

– Но мы не учитываем одного обстоятельства, – возражали другие, – он мог взять с собой туфли для того, чтобы они напоминали ему о должном смирении в священном месте.

Когда же, совершив молитву, приятели вышли из мечети, люди спросили у них, почему, мол, вы так поступили.

Аба Хасан ответил:

– Я взял туфли с собой потому, что, оставь я их на улице, они могли бы возбудить соблазн в душе какого-нибудь человека. И если бы он поддался искушению и украл их, то сделал бы и меня причастным к этому греху.

Мудрость Аба Хасана привела людей в восторг.

Тогда Али Хисан сказал:

– Я же оставил свои туфли за дверью по той причине, что если бы кто-нибудь захотел их украсть, то имел бы возможность побороть свое искушение и таким образом обрести к себе уважение.

И опять слушатели были восхищены. Благородство Али Хисана, который к тому же так мало заботился о своей собственности, покорило даже тех, кто поначалу его не одобрял.

И тут вдруг из толпы собравшихся выступил один человек и воскликнул:

– Какие же вы глупцы! Пока вы здесь предавались возвышенным чувствам, развлекая друг друга примерами благородства, произошло действительно нечто уникальное.

– Что, что произошло? – засуетились все разом.

– На самом деле, – продолжал человек, – никто не был искушен туфлями, никто не был и свободен от искушения. И никакой предполагаемый грешник не прошел мимо них. Но зато в мечеть вошел другой человек. У него вообще не было туфель, так что он не мог ни оставить их снаружи, ни внести их внутрь. И никто не заметил его поведения. Да и сам он меньше всего думал о том, какое впечатление производит на тех, кто на него смотрит или не смотрит. Но благодаря его искренности, его сегодняшние молитвы в этой мечети самым непосредственным образом помогли всем потенциальным ворам, которые могли или не могли украсть туфли или которые могли бы исправиться, устояв перед искушением.