Михаил Жванецкий - Собрание произведений в пяти томах. Том 4. Девяностые

Это деньги.

Я задрожал:

– Я отдам.

– Как хочешь.

Нельзя так с нами…

Мы начинаем бормотать. Вначале внутри, потом снаружи: «Да… Откуда у него?.. Видишь, имеет… И квартира, и поездки… А тут…»

Нельзя с нами открыто и щедро. Ищем мы. Нельзя нам давать, нельзя нам помогать бескорыстно. Непонятно нам становится. «Чего это он?» – бормочем мы, выходя и сжимая в руках куртку.

– Носи, Михаил…

«Чего это он? С жиру, что ли, бесится?»

– Может быть, тебе чего-то еще нужно?

«Ты смотри, сколько у него всего…»

Однако воспитываем друг друга. Один становится хуже, другой становится хуже.

– Заходи, когда захочешь. Без звонка. Ну просто заходи. Пообедаем. Поговорим…

И ты, конечно, не идешь. А где ты обедаешь и с кем говоришь, видно по нездоровому лицу и слышно по жалкому запасу слов.

А мужество определяется в старости, когда есть что терять.

В молодости – это бесстрашие.

Он когда жил, он стоял между нами и смертью.

Как получится с его песнями – разберутся дети, а то, что у них живого такого не будет – это жаль.

Их жаль.

Они пока не понимают. Они еще не понимают. Им кажется – бросай все, начинай зарабатывать. Они бросили все и пустились зарабатывать.

Не поют, а зарабатывают пением.

Не шутят, а зарабатывают шутками.

От этого все, чем они занимаются, имеет такой вид.

А то, что они бросили, начинает цениться еще больше. То есть дорожать. Они пока не понимают, что интеллектом можно больше заработать.

Другое дело, что интеллект не желает этим заниматься, а делает что-то интересное для себя и от этого имеет непрестижный вид. Но когда тебя знают, пошевели пальцем и не надо машины мыть или стрелять в подъезде.

Они бросились петь, шуметь и собирать копейки по самой поверхности и очень боятся глубины, где совсем другие люди.

А чистота и совесть дают прекрасную жизнь.

Вся страна следит одним глазом и долго ворчит, если ей кажется, что он ошибся.

– Как же вы за него пошли, мы тоже за него пошли.

– Так вы же могли пойти за другого.

– Но вы-то за него. Мы же вам верим.

Большой капитал начинается с криминала.

Большое имя – с чистоты.

Он не ошибался. И голосовал он правильно. И свобода у нас есть. Значит, должно появиться что-то еще.

В том, как народные массы затанцевали, что они запели, чем заговорили, – свобода не виновата. Открыли крышку – и пахнуло. Но надо же когда-нибудь…

Умные рванули подальше от запаха, поближе к аромату… А мы сидим, дышим.

Когда-то в давнем разговоре, в частной беседе на частной квартире, он дал новой власти четыре условия:

Освободить Сахарова.

Прекратить войну в Афганистане.

Вернуть Солженицына.

Открыть двери из страны.

Она их выполнила.

Он дожил.

И еще он узнал, что значит, когда вся страна с любовью произносит его имя.

Он это узнал и ушел молча. Без благодарности. Как уходил всегда.

Люблю сидеть в театральном ресторане. До одиннадцати вечера гул и шум. В одиннадцать начинается стук.

С деревянным стуком падают актеры драматических театров: низкий заработок, отсутствие закуски.

С ватным гулом – эстрадные певцы: прекрасное питание, отдых, пение под фонограмму.

С ватным звуком тела и деревянным головы – эстрадные авторы.

Со стеклянным звоном и бульканьем: тело в салат, голова в фужер, – режиссеры помещений, худруки зданий.

Костяной стук в углу: студенты театральных вузов и челюсти хора музыкальной комедии.

В 23.30 вопль гардеробщика:

– Мужики! Кто не взял пальто, номера 133 и 238?

И, невзирая на тяжелое время, никто не откликается.

Кино сейчас снимается много – и хорошего, и смешного, и развлекательного, но на экран не выходит. Обижаться не на кого – время сейчас удивительное.

Все впервые дорвались до чужого, свое не пьют, не едят, не смотрят в его поддержку. Поэтому прыгуны аплодируют прыгунам, бегуны – бегунам, киношники – киношникам… Проедут на замкнутом пароходе и сообщат результаты: за женскую роль столько-то, за мужскую столько-то.

Раньше только наука была засекречена, теперь кино и литература. Скоро государство построит киногородки, где будет сниматься, просматриваться и прокатываться отечественное кино.

Снабжение и содержание киногородков – за счет государства. Там же будут созданы огромные студии и фанерные декорации для съемок документального кино: с митингами, драками и государственными переворотами. Рядом, в казармах, будут жить солдаты для просмотра, в мороз по команде перегоняемые из кино в кино, но, конечно, с дополнительной оплатой за просмотр комедии и хохот для записи.

Так и появится не профессия – киношник, а национальность – кинонарод. В детстве смотрит, в юности играет, в зрелости ставит, в пожилом возрасте судит в жюри.

Половина национальности в призах за лучшую мужскую роль, оставшиеся – за женскую. И только когда пойдет широкий слух, что в киногородках народ-кино живет очень хорошо и интересно, оставшиеся жители страны, подверженные, как обычно, зависти и марксистскому любопытству, заинтересуются: «А что там такое происходит за государственные деньги налогоплательщиков? Что они там такое снимают и почему выбегают довольные и тут же опять бегут снимать и опять выбегают довольные?! Действительно ли зритель совсем не нужен в такой ситуации?»

– Ну-ка, покажите, – скажут они. – Как это показать! – возмутится народ-кино. – Бесплатно только разруху в окне показывают. Платить надо.

– Да заплатим, заплатим! Все отдадим, чтоб посмотреть, что вы там, мерзавцы, делаете. Отчего такие довольные, когда все хмурые и в претензиях.

Тогда и появятся первые отечественные зрители на нервной почве жажды справедливости и тут же появятся распорядитель, администратор, председатель жюри.

И жизнь начнется опять на простой основе интереса к чужому благополучию.

Целую. Ваш как никогда…

У нас импотенция возникает от других причин. Мы в основном с теми, кто нам не нравится. Мы, как правило, – тех, кто нам не нравится, но нужен для решения жилищных вопросов, прописки, обмена, уборки квартиры, мытья окон.

Брак по расчету сейчас не выгоден ввиду частой смены режимов. А секс по расчету – всеместный. Кого мы только не имеем!.. Ради выпивки, ради бутерброда… Что, конечно, сказывается на нашем здоровье.

Дома мы, конечно, валимся как подкошенные. Дома уже все понимают: иди, мол, но уж без справки не возвращайся.

А как себя настроить? Какие такие упражнения делать? Отсюда массовые обращения к экстрасенсам, настырные просьбы усилить по мужской части. Хотя что такое сильный – никто не знает. Женщины правильно молчат, как она скажет: «Ты знаешь, он покрепчее тебя».