Мануил Семенов - Хлеб сатирика

Я расскажу об этом так, как передавал папе сам дядя Вася.

Прежде всего в кооперативе к дяде Васе отнеслись в высшей степени подозрительно.

— Ведь у вас строение уже возведено?

— Да, возведено! — со вздохом отвечал дядя Вася.

— Участок освоен?

— Освоен.

— Зачем же вы вступаете в кооператив?

— Мне нужен коллектив. Терпеть не могу индивидуалистов.

— Но ведь до сих пор вы жили без коллектива? Даже, говорят, высказывались в пользу индивидуальной собственности: «Свой угол», «Хочешь живи, хочешь нет, — никто слова не скажет…» Ведь высказывались?

— Было такое дело. Заблуждался. Сознание отставало.

Но эти ответы не очень убедили членов правления: они опасались какого-нибудь подвоха со стороны дяди Васи.

Дачу дяди Васи осматривали и оценивали целый день. Брали пробу цемента из фундамента, ковыряли стены, исследовали крышу. Один член правления залез даже зачем-то под пол, а председатель ревкомиссии взобрался на самую высокую сосну и оглядел окрестности.

Но ничего подозрительного они не обнаружили.

Наконец настал торжественный день. Дядю Васю приняли почти единогласно, при одном воздержавшемся.

— Поздравляю вас, Василий Дмитриевич! — сказал председатель. — Сегодня вы влились в дружные ряды членов дачного кооператива «Трепетная лань». Отныне и на протяжении каждого дачного сезона вы будете чувствовать твердый локоть вашего товарища — члена кооператива. Кстати, — продолжал он уже будничным тоном, — вы, вероятно, уже знаете, что выход из кооператива, добровольный или вынужденный, влечет за собой утрату всей недвижимой собственности, но при условии получения определенной компенсации…

— Да, знаю, что влечет! — бодро ответил дядя Вася. — Поэтому прошу правление обсудить мое второе заявление.

И протянул председателю новую бумагу.

Председатель молча прочел ее и отдал заместителю, заместитель — секретарю. Секретарь пробежал бумагу глазами и произнес:

— Гражданин Малемин В.Д. просит исключить его из членов дачного кооператива «Трепетная лань».

В комнате стало слышно, как капает вода из рукомойника. Потом из угла раздался чей-то голос:

— Мотивы?

— Да, — пришел в себя председатель, — вы уж, дорогой Василий Дмитриевич, потрудитесь изложить мотивы. Исключение из кооператива бывает обычно связано с каким-нибудь правонарушением. У вас же таких нарушений, как мне известно, не наблюдалось…

— Это — величайшее заблуждение! Перед вами закоренелый нарушитель!

По комнате пронесся легкий шумок.

— Я умышленно отклонился от первоначального проекта дачи, утвержденного райстройархконтролем. Моя супруга вырубила все березки…

— Позвольте, — перебил председатель, — но в отношении подлеска существует определенная установка, разрешающая…

— Да что там подлесок! Я готов был вырубить все сосны, окажись только у меня в руках приличный топор! Но вы великолепно знаете, какие топоры продают в хозмагах… Я не провел необходимых мероприятий по борьбе с непарным шелкопрядом. У меня просрочены платежи. Мой сын ходит, весь увешанный рогатками, моя дочь рвет лекарственные растения и скармливает их соседским кроликам. И вообще я индивидуалист от рождения. Если узнаю, что где-нибудь поблизости есть кооператив вроде вашего, всю ночь не сомкну глаз.

Атмосфера в комнате накалилась. Оскорбленные в лучших своих чувствах члены правления уже смотрели на дядю Васю с неприязнью и отвращением.

— Какие будут предложения? — спросил председатель.

— Судить его! — раздался тот же голос из угла. — Судить и потом взять на поруки. Но из кооператива не выпускать, пусть побарахтается вместе с нами!

— Исключить! — перебили его сразу несколько человек.

— Ставлю вопрос на голосование, — сказал председатель.

Дядю Васю исключили так же почти единогласно, при одном воздержавшемся. Воздержался все тот же председатель ревкомиссии, который лазил на сосну. Оказывается, это он сидел в углу.

— Таким образом, — торжественно объявил председатель, — вы, Василий Дмитриевич, можете считать себя свободным от всех обязательств, связанных с пребыванием в кооперативе «Трепетная лань». Финансовые расчеты будут произведены бухгалтерией кооператива, согласно уставу и балансовой стоимости принадлежавшей вам недвижимости.

Так завершилась дачная эпопея, получившая с легкой руки тети Лены наименование «эресь».

Теперь Малемины снова снимают чердак у малаховской молочницы и очень довольны.

В сущности говоря, никто ни разу толком не объяснил Вовке, что такое лень. Это маленькое и такое ласковое слово очень нравилось ему. Казалось, лень — это пушистый лесной зверек с очень симпатичной мордочкой и крохотными блестящими глазами или маленькая золотистая рыбка, которая то возится в речной тине, то, подплыв к берегу, греется на солнышке. Эти мысленные построения Вовки покоились не на фактах, а являлись плодом воображения. Но как бы там ни было, Вовка уверенно прокладывал путь к истине, как вдруг все его представления рассыпались, словно карточный домик.

Это случилось за обедом, когда папа, отложив газету, назидательно сказал:

— Лень — отвратительный пережиток прошлого. В обществе будущего ленивым не найдется места. Труд станет удовольствием.

Здесь каждое слово было для Вовки загадкой. Что такое пережиток? Когда и где возникнет общество будущего? И как это может быть, что труд, то есть необходимость работать, превратится в удовольствие?

От всякой работы Вовка отбивался всеми силами. Она не приносила ему никакой радости.

Не дальше как вчера разыгралась такая сцена. Мама собрала обед и уже хотела нести на стол большую эмалированную кастрюлю с дымящимся супом, как вдруг выяснилось, что в доме нет ни крошки хлеба.

— Вова, — сказала ласковым голосом мама, — пойди-ка сюда, милый!

В этот момент Вовка, устроившись на сундуке, рассматривал карту, изображавшую путь из Перу в Полинезию, который проделали на плоту «Кон-Тики» пятеро норвежцев и один швед. Сундук стоял у окна, а за окном виднелась Москва-река. Вовка размышлял о том, удастся ли им с Саханычем и Лешкой раздобыть на стройке достаточно бревен, чтобы соорудить плот и отправиться на нем вниз по реке. При слове «милый» он насторожился. По горькому опыту Вовка знал, что такое обращение не предвещает ничего хорошего: наверняка его заставят сейчас что-нибудь сделать. Не отрываясь от карты, он все же отозвался:

— Что там еще? Я здесь.

— Вова, мой мальчик, сходи, пожалуйста, в магазин, купи хлеба.

Все Вовкино существо восстало против. Дом полон людей, а в магазин, выходит, кроме него, идти некому. Вот сидит за столом отец и что-то подчеркивает в журнале красным карандашом. Попробуй, скажи ему, что надо сходить за хлебом, он немедленно ответит: