Дитрих Киттнер - Когда-то был человеком

Я записал эту историю, потому что нахожу ее примечательной и поучительной во многих отношениях. До сих пор я упрекаю себя за то, что какое-то время считал Ф. большим знатоком учения Карла Маркса. Но я не учел, что такого преступления полиция Западного Берлина ему, конечно, никогда бы не простила.

Как-то прекрасным воскресным утром я решился наконец позвонить в ведомство по охране конституции. В тот день в 8 часов утра, когда я, изрядно уставший, возвращался с гастролей, меня в каких-нибудь ста метрах от дома в очередной раз без всякого повода подвергли полицейскому контролю якобы на предмет установления личности. Затем, когда я добрался домой и стал просматривать почту за предыдущий день, то обнаружил на конвертах знакомые следы, которые за все эти годы уже научился распознавать. Все это меня обозлило.

Я отыскал в телефонной книге нужный номер и набрал его.

– Земельное ведомство по охране конституции,-

Раздалось в трубке.

– Доброе утро, – сказал я, – моя фамилия Киттнер. Не могли бы вы соединить меня с сотрудником, ответственным за слежку, которая за мной ведется.

– Пожалуйста, подождите минутку, – ответили мне без колебаний. – Соединяю.

Щелчка я не услышал: естественно, они располагали новейшей техникой. Ну вот, наконец-то мы и встретились – мой государственный опекун и я.

– Краузе [30] [30] Широко распространенная немецкая фамилия. .

Вряд ли это была его настоящая фамилия, а жаль.

– Господин Краузе, говорит ваш подопечный Киттнер…

В ответ я услышал добродушный смех – господин на другом конце провода, видимо, был не лишен чувства юмора, он явно понял меня.

– …Как вам наверняка известно, я только что вернулся из турне. Сейчас мы собираемся лечь спать. Я хотел бы только справиться: ваши сотрудники дежурят и по воскресеньям или же мы можем оставить окна открытыми?

– Ну, тут мне трудно вам что-нибудь посоветовать, но вы ведь человек сообразительный… Погодите, что-то я хотел вам сказать? Да, ваш суп из перца, которым вы потчуете посетителей ТАБа, просто отменный.

Это меня порадовало, ибо я могу спорить о качестве моих программ, но не супов!

– Вы были у нас в театре как служебное или как частное лицо?

– Главное, что вы меня не опознали, иначе взяли бы в оборот. Я ведь читал вашу книгу…

В самом деле, в 1967 году в Вуппертале мне удалось во время представления выставить на всеобщее обозрение комиссара политической полиции, которому я задал тот же вопрос. Я уже рассказывал об этом в главе «Как я втравил в игру шпика и что из этого вышло». Книга была издана в ФРГ в 1984 году, за три месяца до того, как состоялся телефонный разговор с господином «Краузе». Быстро же он читает «обязательную литературу». Да еще успевает ходить в кабаре. Выходит, я был не так уж далек от истины, когда в один из вечеров после сценки, в которой речь шла о ведомстве по охране конституции, бросил реплику: «Интересно, что сейчас чувствует настоящий агент, который торчит зале? Может, он встанет и сам расскажет нам?» То, что у зрителей в такие моменты мурашки бегут коже, – понятно. В моем письменном столе лежат три копии обвинений, предъявленных молодым учителям комиссией по выявлению неблагонадежных. Им, в частности, ставится в вину посещение концертов Киттнера. Это обстоятельство и послужило основанием применить к ним запрет на профессии.

Баллада о секретных службах ФРГ

Первый случай произошел на гастролях в Западном Берлине. При всей его чудовищной нелепости эпизод не лишен элементов гротеска. В действительности обвиняемому Детлефу О. не удалось тогда даже протиснуться в переполненный зал, чтобы послушать мои столь опасные речи. Вместо этого, как позднее писал мне сам Детлеф, он провел вечер – а это был один из самых жарких дней лета 1973 года – за стойкой бара, решив залить огорчение пивом. Тем не менее спустя три года(!) западно-берлинские власти все же поставили ему в вину участие в моем вечере.

Два других случая – типично баварского происхождения. В Вюрцбурге (это случилось 21 июня 1979 года) один ретивый местный агент исхитрился обнаружить среди 600 студентов, собравшихся на мое представление в университете, учителя и учительницу. Это оказались брат и сестра Тео и Биргит Г. Некоторое время спустя оба поплатились за посещение моего кабаре: им были предъявлены аналогичные обвинения.

К сведению моих поклонников и для их утешения могу добавить, что эти три случая – пока единственные, ставшие известными с 1960 года. Если учесть, что за это время на представлениях Киттнера побывало, по меньшей мере три миллиона человек, то очевидно, что вероятность подвергнуться запрету на профессии пока еще невелика – 1:1 000 000. Куда больше шансов оказаться безработным в ФРГ (как и в Западном Берлине. – Ред.) по другим причинам- 10:100. Так что, поклонники Киттнера находятся в относительно неплохом положении. В Вюрцбурге, похоже, попался какой-то особо ретивый шпик.

Принимая во внимание столь скудные результаты, которых удалось добиться политической полиции, приобретение билетов на мои концерты для ее агентов представляется мне разбазариванием казенных денег, если не хуже – скрытым финансированием моего кабаре. Во всяком случае, история, которую я хочу рассказать, позволяет предположить, что кому-то из рационально мыслящих деятелей ведомства по охране конституции могла прийти в голову мысль: а не дешевле ли было бы в перспективе не приобретать входные билеты, а купить сам театр на корню?

Это случилось в один из холодных зимних вечеров 1978 года. Не успел я, усталый после представления, сойти со сцены, как ко мне подошли два незнакомых господина и начали втягивать меня в какой-то странный разговор. В самих по себе дискуссиях, происходящих в ТАБе по окончании спектакля, нет ничего необычного, но именно на этих двоих я обратил внимание еще раньше. Скажу больше: я почему-то сразу решил, что это агенты в штатском. Оговорюсь: я ни в коем случае не хочу приписывать себе способность немедленно распознавать филеров, хотя чаще всего от личностей этого сорта исходят какие-то особые флюиды, позволяющие безошибочно почувствовать, что к сатире их влечет интерес служебного, а не личного свойства.

Больше всего их выдает интонация: голос слегка вибрирует, в нем слышится что-то предостерегающее. Когда жертву заманивают в западню, в голосе загонщика появляется напряжение, в нем чувствуется охотничий азарт. К тому же, если этим ловцам чужих мыслей и удается не выдать себя внешне, им очень трудно отрешиться от прочно усвоенной казенной лексики. Например, они не говорят, как все нормальные люди, «я пошел туда-то», а «я направился туда-то». Они не «ходят», а «передвигаются», не «участвуют», а «принимают участие», не «уходят», а «удаляются». К тому же большинство этих службистов, ломающих комедию, слишком невежественны и часто выпадают из роли. Потеха, да и только, когда какого-нибудь «студента медицины» удается поймать на том, что он не имеет ни малейшего понятия, что такое, к примеру, гематома. Занятно также заставить запутаться в терминологии какого-нибудь ярого «марксиста», которому на службе наспех вдолбили в голову набор слов из лексикона левых. Когда такой актер на государственной службе долго и напряженно изучает развешанные на стене плакаты, в то время как в пяти метрах от него идет горячая дискуссия, мы почти уверены, что экзамен по проверке слуха он выдержал с отличием. Известно, что самым трудным в технике конспиративного передвижения является умение незаметно исчезнуть. Смешно наблюдать порой, как это делается.