Дитрих Киттнер - Когда-то был человеком

Хочу сказать с самого начала: на мой взгляд, Киттнер – наряду с такими кабаретистами [1] [1] В ФРГ под кабаре понимается театр сатиры на злобу дня, в том числе и политической, кабаретист — артист театра кабаре. — Здесь и далее — примечания переводчика. нашего времени, как Гильденбрандт и Циммершид, – один из самых видных и значительных мастеров этого жанра, если говорить о политической направленности и важности его выступлений. Он не скользит по поверхности, он анатомирует общество. Он не хочет развлекать привилегированных, не желает быть шутом 10 тысяч избранных, одним из тех, кто осторожно, маленькими порциями (а то, не дай бог, придется не по вкусу) скармливает им кусочки правды, рассчитывая сорвать аплодисменты не у тех, кому бы стоило нравиться. Он смотрит на проблемы глазами масс, перед которыми выступает, он – представитель народа, а не парадных залов. Он борец-одиночка, партизан, который с опасностью для себя проникает на вражескую территорию – гораздо дальше, чем это рискуют делать все привилегированные кабаре, вместе взятые, когда-то считавшиеся политическими. Его обвинения конкретны, его противник не аноним. Киттнер называет вещи своими именами и указывает виновных, действуя по принципу: «Преступление имеет название, адрес и обличье». Он представитель немногочисленного в ФРГ племени политпросветителей, которым удается преодолеть пять преград, стоящих, как сказал Бертольд Брехт, на пути каждого, кто борется за правду. У него есть мужество сказать правду, хотя ее отовсюду гонят; у него есть талант распознать ее, хотя ее постоянно скрывают; искусство сделать ее оружием борьбы; кругозор, помогающий выбрать тех, в руках которых оно станет действенным; умение вложить это оружие им в руки. Киттнера уж никак нельзя заподозрить в том, что его позиция – просто дань моде. Он выгодно отличается от тех «бунтарей» с их революционно-романтическим пафосом, которые неожиданно «полевели», когда это стало популярным и модным. А сейчас, в период обострения классовой борьбы, вдруг снова переметнулись обратно. Еще бы: ведь против левых повсеместно ведется травля – и со стороны средств массовой информации, и во всех сферах общественной жизни. Подчас угрожают самому их существованию. А так хочется удержаться на поверхности любой ценой, не быть выброшенным за борт. Киттнер не желает быть «сбалансированным», телегеничным в такой мере, когда означало бы отказ от собственного «я». Именно поэтому его так редко можно видеть на экране и так часто – непосредственно перед публикой: это и выступления на мероприятиях, проводимых профсоюзами, гражданскими инициативами, в школах, в университетах и на улице. Киттнер заслуживает почетного звания «радикал на службе обществу». Радикал-демократ, который анализирует предвзятые мнения, умеет показать даже консервативно настроенным гражданам, и в первую очередь им, ошибочность их позиций. Он не пытается ни накалять страсти, ни выпускать пар, он не «кошмар обывателя». Рассматривая свою задачу как просветительскую, он не пытается быть громоотводом («А здорово они всыпали этим, из Бонна!»). Нет. Кабаре – не для того, чтобы прийти и вдоволь посмеяться (времена уж больно серьезные). Но его выступления – это и не фронтовой театр, когда думаешь: как хорошо, что он на нашей стороне! Его подмостки не из простых досок, это доски чертежные, если хотите, разделочные. В его выступлениях – упоение борьбой, а не рифмоплетство, он не приглаживает, а сражается. Остроты, уколы, даже шок, если дело того требует, не ради них самих, а как орудие разоблачения. Его программы не паясничанье, а сатира, не зубоскальство, а ирония, не фразы и эффектные трюки, а контринформация и просвещение. До тех пор пока мумии из высшего общества не только определяют направленность новогодних программ «Лах-унд шисгезельшафт» [2] [2] Название известного в ФРГ кабаре , но и дозируют аплодисменты, участие в них таких, как Киттнер, воспринималось бы этим обществом как неуместное, как прямое оскорбление. Словно простой рабочий сцены ввалился бы в высшее общество с их норковыми манто и шампанским и попытался бы говорить как бог на душу положит и тем самым испортил бы весь вечер. Там, где разрешены только стандартные остроты, где искусство кабаретиста заключается прежде всего в том, чтобы дать представителям правящих и цензорам-невидимкам, присутствующим на вечере, такой тонкий навар с иронии и в таком завуалированном виде, что они не чувствуют себя по-настоящему задетыми, а радуются возможности посмеяться над собой (редко так смеялся, давай дальше!), – на таком вечере Киттнер был бы немыслим. Нельзя помойное ведро использовать как ведерко для шампанского. Его «государственный театр» – явно не опора этому государству. Не случайно СДПГ вышвырнула его из своих рядов, обвинив в том, что он «пачкает свое собственное гнездо». Киттнер не из тех «партийных активистов», интеллектуалов напоказ, которые лишь в период предвыборной кампании бьют во все барабаны. Киттнер – левый не только на словах, он и после выборов действует в соответствии со своими убеждениями (против чрезвычайного законодательства, акции «Красный кружок», а также проводимые после выступлений сборы пожертвований в пользу преследуемых в Чили, когда было собрано свыше 80 тысяч марок). У Киттнера могут также поучиться те из левых, которые считают смех непростительным легкомыслием, почти святотатством. Киттнер заставляет людей смеяться именно над теми, кто этого заслуживает, – над власть имущими в этой стране. Ирония Дитриха Киттнера – это оружие угнетенных против угнетателей. Эта ирония может спровоцировать власть имущих на саморазоблачение, лишить их чувства уверенности, а окружающих – почтения к ним. Тем самым она если и не свергает, то заставляет качаться монументы. Сам Киттнер говорит: «Чрезмерная серьезность притупляет оружие кабаретистов. Смех очень важен. Пусть не блестящая, но использованная в нужном месте острота может разоблачить больше, чем три пламенные передовицы. Кабаретисты знают: смех убивает, народный юмор свергает диктаторов». Правда, иронию Киттнера никак нельзя отождествлять с «веселостью», как трактует это слово академия языка и литературы. В период борьбы юмор тоже меняется: он или становится сатирой, или вырождается в незатейливую шутку и балагурство. Причем особенная низость – привычка подсмеиваться над теми, кому в жизни не до смеха. Обладающие привилегиями и особыми правами, имеющие все основания смеяться, в этом случае хихикают в кулак. Юмор Киттнера не на поверхности, а потому не вызывает мгновенной реакции. Смысл его тонких острот подчас глубоко спрятан, а потому зритель не бьет себя в восторге по ляжкам, закатываясь в легком, радостном хохоте. Немало достается от него и псевдолевым, если они в погоне за ложно понимаемой революционностью позабыли суть настоящей. Тогда особенно проявляется искусство Киттнера, умеющего незаметно поставить ловушку. Тут он становится прямо-таки политакробатом, а его остроты отличаются глубоким подтекстом. Если он, например, отпускает «новейшую» шутку из репертуара о фрисландцах