Дитрих Киттнер - Когда-то был человеком

И мы действительно безо всяких возражений оказались впереди очереди, первыми сели на теплоход и захватили столь желанные сидячие места. Надеюсь, нам удалось впоследствии компенсировать ущерб за неудобства, которые пришлось вытерпеть в пути тому или иному туристу, удачным представлением.

И еще раз зеленая фуражка дала мне возможность нагло выступить в роли должностного лица. В начале 60-х годов наш ансамбль поехал на гастроли в нижнесаксонский город Клоппенбург. Этот факт стоит выделить особо, поскольку Клоппенбург наряду с Баварией принадлежит к одним из самых реакционных избирательных округов и до последних дней регулярно поставлял ХДС более двух третей голосов избирателей. Даже «барабанщика» из СДПГ, писателя Гюнтера Грасса, во время его выступления забросали там яйцами и помидорами. Нам тоже в тех краях порой приходилось несладко.

Но в Клоппенбурге есть и кое-что хорошее: музей под открытым небом – любовно отреставрированные большие и малые крестьянские дворы с избами, сеновалами, мельницами, лавчонками, трактиром и всем прочим, что имеет отношение к деревенской культуре минувших времен. Мы решили восполнить пробелы в наших исторических познаниях.

Был дождливый день, и мы, надев шляпы и фуражки из нашего реквизита, пошли на прогулку. При мне снова находился мой любимый аксессуар, бывший некогда собственностью трамвайной линии номер семь.

Внезапный порыв дождя заставил нас искать убежище под крышей музейного крестьянского дома. Мы оказались не единственными, кто прятался от непогоды: была еще молодая супружеская пара, с нетерпением ожидавшая, когда пройдет ливень. Но конца ему, похоже, не предвиделось. Поскольку мы уже успели дважды осмотреть каждый экспонат, во мне пробудилась свойственная молодежи потребность к новым действиям. Небольшое развлечение никак не повредило бы. Целеустремленно я направился к супружеской паре. «Предъявите, пожалуйста, ваши билеты». Старомодная зеленая фуражка в глазах молодого парня превращала меня в персону, которой по долгу службы полагалось осуществлять контроль, и он без колебаний протянул мне билеты. Я рассеянно поглядел на надорванные кусочки бумаги. Затем вежливо вернул их владельцу, сопроводив замечанием, часто употреблявшимся мною во время моей деятельности «контролера», но звучавшим абсолютно безумно в данных условиях: «Вам нужно сделать пересадку в Фехте». При этом я небрежно поднес два пальца к козырьку и спокойно отвернулся.

Жертвы вначале ошарашенно уставились мне вслед. Потом стали молча обмениваться взглядами, в которых поочередно читались непонимание, удивление, мгновенный испуг, а под конец – единодушное: «Этого не может быть». Прямо-таки сцена из фильма о дурачках. Собственно, я рассчитывал, что ответом на мою незатейливую шутку будет смех или язвительное замечание. Но мое амплуа хранителя музея было безоговорочно признано, иначе мне не предъявили бы с такой готовностью билеты. После этого сознание молодых людей было уже не в состоянии исправить свое прежнее суждение. Им не пришло в голову: «Это же никакой не музейный служащий». Вместо того они решили: «Бог мой, что за ненормальный музейный хранитель».

Поистине, чего не сделаешь от скуки: она толкнула меня продолжить взятую на себя роль. Я добродушно повернулся к парочке и объявил, что сейчас «начнется осмотр с пояснениями, потому как мы все равно стоим здесь без дела». Предложение было с благодарностью принято. И последовавшая вслед за тем экскурсия, вероятно, дала потом обоим пищу для разговоров на многие годы. Мне и самому хотелось все хорошенько осмотреть.

Ансамбль «Ляйд-артиклер» на сцене (слева – Дитрих Киттнер)

Я, естественно, облазил со своими подопечными все уголки, огороженные красными веревками от музейных посетителей. Фраза: «Собственно говоря, вы сюда входить не имеете права, но со мной можете…» – усиливала впечатление необычности экскурсии. Мы забирались на чердаки («Лучше всего здесь двигаться спиной вперед, так надежнее»), в свинарник («Вот из этого корыта ел Фридрих II после битвы под Кунерсдорфом, когда голодало все войско»). Так как дождь к тому времени перестал, а я вошел в раж, мы продолжили осмотр всей музейной деревни. Объяснения обрастали все более жуткими подробностями, но их принимали на веру. Не вызывали сомнений даже «остатки крыла самолета XVIII столетия – прообраза нынешнего истребителя "Старфайтер"». Поэтому я, доверительно понизив голос, продолжал обогащать историю новыми деталями: «Они и сегодня по-прежнему терпят аварии.

Тут должны существовать исторические связи. Представьте только, эта штуковина была найдена в 1932 году под Везелем, в шахте, а ведь эта «птичка» грохнулась еще в 1763 году. И вот сегодня, 200 лет спустя, день в день, навернулся еще один, на том же самом месте. Сейчас предполагают, что на некоторых участках Рейна каждые 100 лет благодаря вращению Земли возникают особые магнитные силы притяжения… Но об этом я во- обще-то не имею права ничего говорить, этим делом заняты профессора – ломают головы, как использовать это для нашей обороны».

Мои коллеги, с интересом следившие за экскурсией, с трудом сдерживались, чтобы не расхохотаться. Один раз некая дама спросила меня, почему альков, встроенный между двумя комнатами, имеет два выхода. «Ну это же ясно, – поучал я ее, – в правой комнате спала крестьянка, в левой – служанка, сам хозяин – в алькове; вот и нужна была своя дверь в каждую из комнат». Мне стало немного стыдно за эту пошлую шутку, так как молодая женщина стала пунцовой и поспешно потащила своего мужа к следующему экспонату.

Так я валял дурака в течение доброго часа, но потом я перегнул палку. Мы подошли к ветряной мельнице. Реставратор в белой куртке и белой шапочке что-то малевал на ней. «Вот видите, – заявил я хвастливо, – эта мельница из Сан-Суси. В таком виде ее и раскопали, со всеми причиндалами. Вместе с мельником. Вы же видите: он еще до сих пор весь в муке».

Это было уже чересчур. Оба экскурсанта остановились как вкопанные, словно наткнулись на невидимую стену, обменялись короткими взглядами и пошли прочь. Я не получил даже чаевых.

Несмотря на поражение, я впоследствии частенько устраивал импровизированные музейные экскурсии. Но в общем-то, роль искусствоведа мне всегда удавалась плохо. В 1981 году я отважился на проведение серьезной экскурсии по залам ганноверского музея искусств по приглашению его руководства. Хотя послушать заключительный доклад собралось более 150 человек, дело закончилось скандалом. На примере картины Пикассо «Герника» я позволил себе несколько серьезных замечаний по поводу политического содержания произведений искусства, заслуживающих внимания. Попутно я задал провокационный вопрос, почему, собственно, художнику, являющемуся членом коммунистической партии, в наши дни не дали бы занять место учителя рисования в Ганновере? Но самым предосудительным должно было показаться замечание, что известные полотна, купленные в 1936 году частными коллекционерами – из-под полы, по бросовой цене как произведения «деградирующего искусства», – сегодня превратились в капитал в руках миллионеров, тогдашних прозорливых ценителей прекрасного. Владелец шоколадной фабрики и собиратель картин Шпренгель из Ганновера, чью ценную коллекцию современной живописи можно лицезреть в музее искусств и чье влияние здесь ощущается во всем, вплоть до найма персонала, говорят, после этого бушевал в вестибюле: это-де начало конца всякого искусства, если такие его представители позволяют себе подобные безобразные выходки. При этом его, разумеется, нисколько не задевали выходки в духе Уленшпигеля вроде тех, что я вытворял на причалах в Спикероге или Куксхафене.