Дитрих Киттнер - Когда-то был человеком

В участке пришлось подождать. Наконец нам разрешили забрать наших товарищей. Мы уже собрались уезжать, как вдруг я вспомнил «совет», данный мне днем офицером полиции. Вместе с адвокатом я вернулся в участок: решил подать заявление о возбуждении дела против неизвестных лиц. Дежурный заявил мне откровенно: «Господин Киттнер, от вас мы принципиально не принимаем никаких заявлений».

Протест нашего друга с юридическим образованием («Как адвокат я обращаю внимание на ваш долг…») тоже не подействовал. Полицейский отказывается – и баста. Чтобы довести дело до конца, я подаю заявление на полицейских за их пособничество в сокрытии преступников. Бесполезно: прокуратура закрывает дело. Мотивировка: директор полиции, находившийся у главпочтамта, был якобы занят по горло более важными делами. А дежурный в это время, согласно инструкции, готовился к обороне своего участка, так как поступило сообщение о приближении большой группы демонстрантов, намеревавшихся якобы освободить арестованных – тех самых, которых к тому времени, когда я пытался подать заявление, уже выпустили. Сколько народу участвовало в этой воображаемой демонстрации, где они находились в это время и откуда взялись данные о готовящемся штурме полицейского участка (в ФРГ ничего подобного никогда не было) – сведения об этом полиция дать отказалась. Может быть, мы вшестером и были той самой устрашающей «группой демонстрантов»?

Один из двух арестованных товарищей позднее был полностью оправдан судом. У другого, моего друга Фердинанда Пика, дело подзатянулось. Хотя он и сумел доказать с помощью случайно снятого любительского фильма, что полицейские, обвинявшие его, дали ложные показания, но был тем не менее осужден – вероятно, по принципиальным соображениям. При чтении приговора была произнесена примечательная фраза: хотя свидетели и дали ложные показания, но нельзя, мол, оставлять на произвол судьбы полицию, у которой такая тяжелая служба.

После процесса замкнулась цепочка в деле, связанном с маоистами. Прокурор оказался в трудном положении. Защита обвинила его в фальсификации свидетельских показаний. Из-за этого он сам вынужден был занять кресло свидетеля. Прокурор являл собой прекрасную иллюстрацию к портрету чиновника-юриста, который ничего, ну решительно ничего не мог вспомнить. В силу своего служебного положения он, разумеется, прекрасно знал, как лучше всего выкручиваться перед судом… Вероятно, во время этой малоприятной процедуры он все же немного потерял контроль над собой, потому что, уходя, бросил мне через плечо необдуманную фразу: «Господин Киттнер, можете думать, что вам угодно, но мое решение прекратить расследование по делу о пособничестве в сокрытии преступления – мастерская работа с юридической точки зрения».

Как он был прав! Куда труднее было бы проделать подобное человеку с неизвращенными взглядами на закон и правопорядок…

Я рассматриваю все происшедшее как нечто большее, нежели мастерскую работу, проделанную соединенными усилиями: это было единство действий двух группировок, которые боролись с единым противником – «Красным кружком».

Конечно, были и другие юристы, которые в рамках своих возможностей старались обеспечить правопорядок, чтобы не довести до абсурда конституционное право на свободу мнений и собраний: это судьи из ганноверского административного суда. Полицейское руководство в 1975 году пыталось ограничить размах демонстрационных выступлений, помимо всего прочего, с помощью административно-запретительных мер. Сколько раз перед самым началом митинга на площади ко мне подходил полицейский комиссар и совал в руку распоряжение о запрете мероприятия. Или же к моему театру подъезжал полицейский на мотоцикле и бросал уведомление в почтовый ящик за 40 минут до начала наших выступлений.

Таким путем мы были лишены возможности проверить через суд правомерность того или иного «указа».

Когда я в апреле 1975 года впервые получил от полиции распоряжение такого рода, у меня еще оставалось время позвонить в административный суд, который в срочном порядке аннулировал запрет. Поэтому дальнейшие распоряжения полиции стали поступать перед самым началом демонстраций, проводившихся ближе к вечеру. Таким образом, мы были физически не в состоянии обратиться к судьям, чтобы проверить правомерность запретов, – те к этому времени заканчивали свой рабочий день. Но в данном случае оказалось, что у полиции были свои расчеты, а у судей – свои. Может быть, господа из административного суда предвидели, что этот случай вряд ли будет единственным? Во всяком случае, они пожертвовали своим свободным временем, собрались на заседание поздно вечером и именем народа вынесли приговор.

Положение представителя полицай-президента, когда он должен был объяснять суду, по какой причине полицейское распоряжение поступило столь поздно, было, прямо скажем, незавидным. Подобные распоряжения должны издаваться заранее за несколько дней.

Суд был вынужден разбирать такие, например, вопросы, как число и мощность громкоговорителей, выделено ли на каждые десять (или двадцать) человек лицо Для поддержания порядка.

Далее обсуждалось, на каких улицах (или на каких сторонах улиц) можно проводить демонстрацию. При рассмотрении дел с выездом на места предписанные инструкцией расстояния измерялись до сантиметра. И господину полицай-президенту было чрезвычайно важно, чтобы многотысячная процессия протискивалась бы, цепляясь за мусорные контейнеры, как предписано, по узкой улочке, шириной в два метра, вместо того чтобы использовать улицы шириной в 15 метров. В качестве мотивировки приводился аргумент, что, мол, в этом месте на протяжении 5 метров будет создана помеха для трамвайного движения. Однако во время демонстрации полиция сама создавала помехи, возникновения которых она якобы так опасалась.

В другой раз речь зашла о том, что полицейские образовывали двойной, а иногда и тройной кордон по обеим сторонам улицы, внутри которого двигались колонны демонстрантов: таким образом они не позволяли прохожим присоединяться к процессии. Только после долгих проволочек представитель полиции дал наконец заверения суду, что впредь через каждые двадцать или тридцать метров будут создаваться проходы. Легко представить себе психологическое воздействие такого «либерального» правила на симпатизирующих нам зрителей («Господин вахмистр, разрешите мне, пожалуйста, пройти – я хочу участвовать в демонстрации»).

После того как процессия в течение нескольких дней без всяких проблем проходила к центру города по узенькой улице Виндмюленштрассе, полицейскому руководству пришла в голову гениальная идея – перегородить этот кратчайший проход к центру города. И мы должны были теперь делать здоровенный крюк в обход центра. Сомнительное распоряжение вновь поступило настолько поздно, что административный суд, видимо также увидев в этом обычный трюк, заявил: так как время упущено, дело рассматриваться не будет, процессия сегодня пройдет своим обычным путем, а завтра-де посмотрим, что и как.