Зальция Ландман - Еврейское остроумие

— Убедитесь сами! Суньте руку внутрь — и вы увидите, что третья египетская казнь все еще там (третья египетская казнь — это и были насекомые).

Женщина покупает у лоточника порошок от насекомых.

— А вы уверены, что он подействует?

— Совершенно уверен.

— Как его применять?

— Как увидите клопа, быстро посыпьте его порошком, и клоп умрет.

— Если уж я увижу перед собой клопа, могу его и рукой прихлопнуть!

— Ну, если вам так больше нравится, делайте по-своему!

Отец приехал из деревни в гости к сыну в Варшаву. На одной из оживленных варшавских площадей отец останавливается и начинает энергично чесаться.

— Папа, — смущается сын, — в Варшаве этого делать нельзя. Здесь не Мазеповка!

— Ерунда, — говорит старик. — По-твоему, как у меня зачешется, мне что, в Мазеповку ехать?

Еврей из Мазеповки эмигрировал в Нью-Йорк. Он стоит на улице и наблюдает, как строится небоскреб.

— Боже правый, — озабоченно говорит он, — откуда они возьмут клопов, чтоб хватило на столько этажей?

— Пожалуйста, дайте мне снотворного порошка на десять пфеннигов!

— Без рецепта нельзя.

— С каких это пор порошок от насекомых продается по рецепту?

— Почему от насекомых? Вы же сказали снотворного порошка!

— А что, без порошка от насекомых разве заснешь?

Айзик не может заснуть, потому что ему не дает покоя блоха.

— Послушай, блоха, — строго говорит он, — либо ты здорова, но тогда почему ты в постели? Либо ты больна, но тогда почему ты скачешь?

Меламед спрашивает мальчика, знает ли он, как перевести на немецкий еврейское слово, означающего "перья". Тот не знает, и учитель хочет помочь ребенку.

— У тебя дома есть кровать? — спрашивает он.

— Конечно.

— И на ней есть перина?

— Есть.

— Ну, а теперь скажи, что находится в перине?

— Клопы!

— Ты не знаешь, где мне достать хорошую партию домашних насекомых?

— Тоже мне товар! А зачем тебе это?

— Я съезжаю с квартиры, а в контракте написано, что я обязан оставить хозяину квартиру в таком же состоянии, в каком она была до меня…

Два деревенских еврея стоят перед витриной городской парикмахерской, на которой написано: "Маникюр". Один из них входит внутрь.

— Ну как?

— Они обрезали мне ногти на руках.

Идут дальше и читают на другой витрине: "Педикюр". На этот раз внутрь заходит второй еврей.

— Ну как?

— Они обрезали мне ногти на ногах.

Потом они подходят к театру. На афише написано: "Валькирия". Один еврей говорит другому:

— Знаешь, давай сюда не пойдем! Почем знать, что они нам еще обрежут?

Две тысячи лет назад рабби Иегошуа бен Хананья сказал:

— Где я стою, это центр земли.

— А как докажешь? — спросил кто-то.

— Возьми и проверь! — предложил рабби.

Философ Мозес Мендельсон получил вид на жительство в Берлине только потому, что работал бухгалтером в конторе другого еврея.

— Это позор, — сказал один из его знакомых, — что такой человек, как вы, должен работать на такое ничтожество, как он!

— Напротив, — возразил Мендельсон, — так всем удобно. Если бы я был хозяином, я бы не взял его к себе в бухгалтеры.

Пастор Теллер хотел убедить Мозеса Мендельсона перейти в христианскую веру. Они обменялись письмами в стихах, основанных на двойном значении еврейского слова "маамин" и латинского credo, означающего "верить" и "кредитовать". Теллер написал:

Раз уж вы верите в Отца,

Поверьте в Сына до конца.

Ведь каждый, пока отец не умрет,

Сыну кредит охотно дает.

Мендельсон ответил:

Но Он — бессмертен! Потому

Кредит не можем дать ему.

Венский юморист Мориц Сафир сказал как-то: "Только три вида людей беспробудно спят ночью: дети, мертвые и ночные сторожа".

Сафир вел легкомысленный образ жизни. Один католический священник сказал ему:

— Из-за таких, как ты, нас всех еще накроет второй всемирный потоп!

На что Сафир ответил:

— А какой в этом смысл — разве первый в чем-то помог?

В мюнхенском парке встречаются баварский король Людвиг I, гордящийся своим лирическим талантом, и известный своей скупостью Сафир. Общительный король восклицает:

— Поглядите, господин Сафир купил себе новую шляпу! При этом из настоящего фетра, не правда ли?

Сафир энергично кивает и добавляет:

— И водонепроницаемую, Ваше Величество, водонепроницаемую!

Барон Ротшильд пообещал Сафиру дать ему в долг сто гульденов. На следующий день Сафир является в контору Ротшильда.

— Ах да, вы пришли за вашими деньгами, — роняет Ротшильд.

— Нет, за вашими, — отвечает Сафир.

Композитор Мейербер спросил Сафира, какая из его, Мейербера, опер нравится ему больше всех.

— "Гугеноты", — тотчас ответил Сафир. — В ней христиане молотят друг друга до смерти, и все это происходит под музыку одного еврея.

К композитору Мейерберу пришла молодая девушка, чтобы он оценил ее способности к пению и танцам. Закончив просмотр, Мейербер сказал:

— Для танцовщицы вы поете вполне прилично и для певицы танцуете вполне приемлемо.

Молоденькой пианистке Мейербер сказал:

— Такая воспитанная девушка — и никакого представления о такте!

Дядюшка Генриха Гейне Соломон был богатым банкиром. Гейне объяснял это так:

— Моя матушка всегда любила читать стихи, поэтому ее сын стал поэтом. А матушка Соломона всегда любила читать про разбойников, поэтому ее сын стал банкиром.

Один знакомый сказал Гейне, показывая на Ротшильда в светском обществе:

— Посмотрите только, как эти люди вьются вокруг золотого тельца!

— Вы ошибаетесь, — ответил Гейне, — он гораздо старше!

Брат Мейербера писал драмы. Гейне, слывший беспощадным критиком, в его адрес источал одни похвалы. Кто-то спросил его:

— Что это пришло вам в голову хвалить это дерьмо?

— На сей раз я могу хвалить спокойно, — ответил Гейне, — мне все равно никто не поверит.

Один христианин сказал Гейне:

— Вы принадлежите к народу, из которого произошел Христос. На вашем месте я бы этим гордился!

На что Гейне ответил:

— Я тоже — если бы, кроме Христа, никто больше из него не произошел.

— Все свое имущество, — сказал Гейне, — я завещаю моей жене Матильде, но при условии, что она опять выйдет замуж.

— Какой в этом смысл? — спросили его.

— Я хочу, чтобы хоть один человек во всем мире от души пожалел о моей кончине!

Жена Гейне Матильда у его смертного одра молила Господа, чтобы он простил ее мужу все его прегрешения.

— Он простит, — вставил Гейне, — ведь это его профессия.

Первый барон Ротшильд принципиально не делился ни с кем деловой информацией. Однажды его бухгалтер пристал к нему с просьбой.

— Наши лучшие клиенты хотят получить сведения о новой фирме. Сделайте для них исключение, господин барон!