Зальция Ландман - Еврейское остроумие

— Ну ладно! сказал Ротшильд и написал: "Владельцы фирмы, как говорят, весьма молодые люди. Этим я себя ни к чему не обязываю".

Ротшильд погружен в дела. Приходит посетитель. Ротшильд, не отрываясь от бумаг:

— Возьмите себе стул.

Через несколько минут посетитель теряет терпение и говорит:

— Я — князь фон Турн-унд-Таксис.

— Возьмите два стула.

В 1848 году один революционер прорвался в кабинет Ротшильда во Франкфурте и грозно произнес:

— Господин барон! Мы теперь все равны. И все должны делиться!

— Делиться? — переспросил Ротшильд. — Хорошо. Видите ли, у меня есть восемнадцать миллионов талеров. В Германии восемнадцать миллионов немцев. То есть приходится по одному талеру на душу. Вот вам ваш талер — и убирайтесь отсюда!

У старой баронессы Ротшильд во Франкфурте была восемнадцатилетняя компаньонка, которая читала ей вслух французские романы. Однажды, посреди чтения какого-то романа, молодая девушка запнулась, начала заикаться и залилась краской до корней волос. На это баронесса сказала:

— Пропустите это место, Марихен, я прочту эту страничку сама!

Это случилось в Вене в начале XX века. Государство хочет получить большой заем у барона Ротшильда, и вот барон приезжает во дворец Шенбрунн, где он должен подписать договор. К нему присоединяется шеф полиции и говорит доверительно:

— Господин барон, предостерегите вашего сына Морица! Он вращается в кругах социалистов. Мы больше не сможем безучастно наблюдать за этим со стороны.

Барон сидит в зале, перед ним на столе лежит договор. Ему протянули золотую ручку, но он сидит неподвижно.

— Господин барон не подпишет?

— Нет. Как я могу доверять монархии, которая боится моего сына Морица?

Королева Виктория спросила своего премьер-министра Дизраэли, в чем состоит разница между несчастным случаем и катастрофой. Дизраэли сформулировал разницу так: "Если, например, Гладстон (его политический противник) упадет в море — это несчастный случай. Но если кто-нибудь его вытащит — это уже катастрофа".

Вильгельм I во время поездки в Бреслау разговорился с тамошним раввином.

— У меня с давних пор сохранилось о вас приятное воспоминание, — сказал кайзер. — Как ваши дела?

— Какие могут быть у меня дела? — ответил раввин. — Живу!

О Герзоне фон Бляйхрёдере, финансовом советнике Вильгельма I, говорили: "Берлинское общество делится на две категории: одни ходят к Бляйхрёдеру — и смеются над ним. Другие к нему не ходят — и тоже смеются".

Известный берлинский актер Дессуа до крещения носил фамилию Дессауэр. Как-то в поезде он встретил знакомого, который все время называл его "господин Дессауэр". Актер строго поправил его:

— Меня зовут Дессуа!

На станции Дессуа вышел, чтобы зайти в известное местечко. Давнишний знакомец кричит ему что есть мочи:

— Господин Дессуа, господин Дессуа! Писсауэр за углом!

Дессуа перед выходом на сцену:

— Иисусе, борода не клеится!

Его коллега, христианин Деринг:

— При столь кратком знакомстве вам бы следовало говорить "господин Иисус"!

Семья кантианца Соломона Маймона переживала из-за его атеизма. Когда Маймон приехал однажды в Голландию, родственник повел его в синагогу, показал шофар, при звуках которого в свое время здесь предавали анафеме такого же безбожника Спинозу, и спросил со значением:

— Знаешь, что это такое?

На что Маймон ответил:

— А как же, это бычий рог.

Один немецкий банкир-еврей любил повторять: "Всякая услуга наказуема".

К знаменитому венскому актеру Зонненталю в кафе подсел незнакомый парень и заказал официанту:

— П-п-ри-ри-не-сите м-м-не к-к-о-о-ф-фе!

— М-м-не т-т-о-ж-же! — попросил Зонненталь.

Парень возмутился:

— В-вы ж-ж-же ак-ктер, в-вы н-не з-з-аик-кает-тесь!

— Нет, в жизни я тоже заикаюсь, а на сцене просто симулирую.

Знаменитый еврей-пианист давал концерт в одном графском доме. Когда аплодисменты смолкли, хозяин дома подошел к пианисту и сказал:

— Я уже слышал Рубинштейна… — Пианист польщено поклонился, а граф продолжал: — Я и Серкина слышал… —

Пианист поклонился еще ниже, и граф закончил фразу: — Но никто не потел так, как вы!

Философ Лазарус Гейгер как-то обедал в компании католического священника.

— Когда вы, наконец, откажетесь от древних предрассудков и перестанете есть строго по религиозным правилам? — спросил священник.

— На вашей свадьбе, ваше преподобие, — ответил Гейгер.

Еврейский писатель — своему коллеге:

— С тех пор как мы с тобой виделись в последний раз, круг моих читателей удвоился.

— Поздравляю! А я и не знал, что ты женился.

Имбер, автор музыки еврейского национального гимна, был запойным пьяницей. Алкоголизм серьезно подорвал его здоровье, и он наконец обратился к врачу. Тот сказал:

— Вам придется бросить пить и курить.

Имбер встал и направился к двери.

— Стойте, — крикнул врач, — вы же еще не заплатили!

— За что? — спокойно откликнулся Имбер. — Я ваш совет не принимаю!

Раввины в Восточной Европе носили одежду тамошних евреев позднего Средневековья: длинный лапсердак и бархатную шапку, отделанную мехом.

В Жолкеве, где служил знаменитый раввин Хайес, проповедь читал его коллега, одетый по-западному. Когда он закончил, Хайес заметил:

— Самым блестящим в вашей проповеди был, несомненно, цилиндр.

Философ и врач Маркус Герц услышал, что его бывший пациент начал заниматься самолечением, читая медицинскую литературу.

— Он еще умрет от опечатки, — съязвил Герц.

После лекции весьма неортодоксального философа Ахада Хаама о Моисее один раввин сказал:

— До сих пор никто не знал, где находится могила Моисея. Теперь мы знаем: Ахад Хаам похоронил его в писательском клубе Одессы.

Поэт Л. А. Франкель зарабатывал на жизнь, работая секретарем еврейской религиозной общины. Однажды умер один из служащих этой общины. Некий излишне пронырливый претендент попросил у Франкеля о протекции еще до того, как покойного похоронили.

— Помогите мне попасть на его место!

— Охотно, — ответил Франкель, — только сомневаюсь, что такой увесистый парень, как вы, уместится в его гроб.

К юбилею одного венгерского поэта знатного происхождения его друзья выкупили давно проданное родительское имение. По этому случаю еврейский поэт Йозеф Кис сказал своим друзьям:

— Когда у меня будет юбилей, вам это встанет куда дешевле. Я унаследовал от своих родителей посох нищего — и он пока все еще у меня.

Критик — еврейскому драматургу Якобу Адлеру:

— Я знаю человека, который заплатил бы миллион за то, чтобы вас увидеть. Он так сказал вполне серьезно.

— В самом деле? — переспросил польщенный Адлер.

— Да. Дело в том, что он слепой.