Анатолий Санжаровский - Сатира, юмор (сборник)

– Ну что? Вышло? – подошли запыхавшиеся «партизаны», с недоверчивостью глядя на кинокамеру. – Вышло?

– Вышло. Но после обеда повторим еще раз.

– А я это поднялся с земли – у самого уха ка-ак ахнет, ну точно война, только тогда я двух ребер не досчитал, а сегодня – красота! – пригнулся и побежал дальше!

– Скажите, пожалуйста, ваш последний бой хоть чем-нибудь напоминал наш?

– Нет, куда равнять с вашим?! У вас одних пушек двадцать пять, а у нас было три да коней раз в пять меньше.

– Ну, в пять не в пять, Иван, не говори, а раза в два – это точно!

– Может, в два, я уже забыл, но пушек было только три, это я помню доподлинно. Две стояли вон там на горе – видите? – а третья вот тут, где едят ваши кони…

Наши кони добросовестно уминали сено, особенно старался белокопытный красавец.

Обедал и седой конь: моя жена подбирала с земли дубовые листья и подавала коню. Конь не жевал, нечем было, а просто глотал, не сводя серых глаз из-под очков с белокопытного красавца. Потом, будто что надумал, опустил голову к земле, покрытой листвой, и пошел к нашим дымившимся коням. Задняя нога его волочилась и оставляла на листве инистый след. Конь приковылял к белокопытному красавцу и долго рассматривал его печальными глазами. Удивленные кони оставили его и, в свою очередь, уставились на Сивка. Сивко и их окинул медленным взором.

Кажется, мне послышался такой разговор:

«Кто ты такой?»

Сивко молчал. Кони переглянулись; серый жеребец в яблоках будто бы проговорил:

«Ты что, забыл в лесу язык или, может, ты вообще никогда не говорил?»

Некоторые кони заржали.

«Давай, Уран, с ним по-немецки!»

Уран имел, как говорили, высшее образование, правда, незаконченное: снимался во многих фильмах, главных ролей ему не поручали еще, но все же…

«Шпрехен зи дойч? – спросил Уран, махнув дважды хвостом. – Инглиш?»

Сивко молчал, хотя говорить умел, знал и немецкий, он сидел в его печенках, но его рот был беззуб, и он не хотел выглядеть смешным.

Он еще раз внимательно посмотрел на белокопытного красавца, оглянулся на мою жену и поволок ногу к ней – глотать листья.

«Чудак»! – сказала молодая кобыла, запуская жадные губы в сено.

Я спросил Ивана:

– Вы случайно не знаете, что это за конь?

– Какой? Седой? Был когда-то конь. Всю войну партизанил с нами, а теперь такой старый стал, что и волки не едят. Правда, несколько лет тому назад, когда круто было с хлебом и мясом, хотел председатель на колбасу его пустить. Пошел я к председателю и говорю: пустите на колбасу – не будет добра ни вам, ни вашим детям, потому как если бы не этот конь, кто знает, что б еще было. Знаете, сколько раз он нас выручал… Раненых спасал, привозил патроны… Ну, оставили его. С той поры он и перешел жить в лес. Еще аист-калека приблудился, вот и доживают вдвоем… На зимку, правда, я их забираю к себе – жалко как-никак…

Повторили съемку еще и еще. Дубы почернели от дыма, и изорванная взрывами земля стала походить на ту, какой она была много лет назад в том партизанском бою. Так сказал Иван.

Все были утомлены и счастливы: битва снята.

И тут пошел снег. Пока грузили машины, пока все переодевались, снег прикрыл собой изорванную землю, будто здесь ничего и не было.

Я подошел к жене, подал ей руку. Холодная ее щека уже пахла молоком.

Сивко, совсем забеленный снегом, казался еще седее, а аист снова трясся подле него от холода.

По конским глазам я понял, что Сивку никто не понравился: ни люди, которые разыгрывали партизан и немцев, ни наши кони. Ему понравилась лишь моя жена. Она сказала ему «до свидания», махнула ладошкой аисту и пошла к машине.

Мы сели и поехали. Сивко смотрел нам вслед. На его спину вскочил аист и, вытягивая окоченевшую шею, видимо, что-то щелкал ему про нас.

09 на этот раз было на диво терпеливым. Приятный девичий голос только переспросил:

– Вам какого Гоголя?

– Конечно, не Николая Васильевича.

Не прошло и минуты, как тот же голос задал снова мне вопрос:

– В Минске два Гоголя. Один живет на Зеленой, другой на Тракторном. Вам какого?

– Того, на Тракторном.

Я набрал названный номер. Трубку сняла девочка. Поздоровавшись, попросил к телефону Гоголя.

– A папы нет дома. Но он скоро будет. Что ему передать?

– Передай, пожалуйста, что звонил Пушкин.

– Хорошо. А я вас знаю. Мы вашего «Анчара» в этом году проходили.

– А в каком классе?

– В четвертом. – И девочка, будто старому знакомому, принялась мне рассказывать про свои школьные дела, про подружек и свою учительницу.

В конце разговора она пообещала передать отцу, что звонил Пушкин.

– Обязательно передай. Гоголь должен знать Пушкина.

В колхозной бухгалтерии зазвонил телефон. Руководитель местного драмкружка счетовод Иван Чубков взял трубку.

– Гарбач из отдела культуры. Слушаешь? Мы тут отчет готовим. Не все гладко, понимаешь… Надо чтоб вы срочно поставили пьесу на атеистическую тему. Ну, как, не подкачаешь?

– Будет сделано! – заверил Чубков.

В тот же вечер кружковцы решили сыграть «Чудо» святого Ярмилы.

Работа закипела. В клуб начали сносить кто бабусину паневу, кто позеленевшие медные подсвечники, кто лен для бород. Но на первой же репетиции, когда Алене Первушиной пришлось пасть на колени и класть земные поклоны, клубная уборщица тетка Христина заметила:

– Кто же так крестится? Так только мух отгоняют. Да образ должен в углу висеть…

– Этого мы не предусмотрели, – почесал затылок Чубков. – Надо икону.

Оказалось, никто из кружковцев не знает, где можно ее отыскать. Все с надеждой посмотрели на тетку Христину.

– Нет у меня, детки. Телевизор есть, а иконки нету…

День выступления приближался. Ребята обошли многие дома; но без толку. Больше всех переживал Иван. Сегодня опять звонил Гарбач:

– Как форсируете пьесу?

– Заканчиваем репетиции. Только иконы не можем достать…

– Как так не можете? – повысил голос Гарбач. – Найти и точка: Привыкли, чтоб все за вас отдел культуры делал.

Начался новый этап поисков. В день премьеры, когда по всему селу были развешаны объявления, неожиданно к Чубкову влетел расторопный парнишка. Таинственно подмигнув, он потянул Ивана в коридор:

– Есть, – шепнул на ухо, – у бабки Салавеихи. Мне Витька сказал, внук ее.

– Чудесно! – потер руки Иван.

Старая Салавеиха возилась на огороде, когда Чубков и мальчонка подошли к ее дому.

– Добрый день, бабушка!

– Добрый, добрый, внучки… Только б дождя не было.

– Не будет. Барометр показывает «ясно», – заверил Иван.

– Что ваш барометр. Мои косточки точней, – разогнулась старушка. – За неделю непогоду предсказывают.