Анатолий Санжаровский - Сатира, юмор (сборник)

Иван деликатно забросил удочку:

– Говорят, у вас икона сохранилась?

– Да, детки, жива. Богородица. Покойный Архип аж из Киева принес. Ну что то за хата, коли в красном углу образа нет?

– А вы, бабушка, в Бога верите? – брякнул паренек.

Иван толкнул его в бок и показал кулак.

– Ты еще будешь меня учить? – засердилась старушка.

– А может, вы нам одолжите икону на вечер? – попросил Чубков. – Для клуба…

– Икона дело божественное. И не для вашего клуба…

– Мы не для клуба… Мы для людей… Сегодня в клубе спектакль. Икона во как нужна! – провел Чубков ребром ладони но шее.

– А разве мне мало ли что нужно? – передразнила его Салавеиха. – Вон забор подгнил, а сын когда еще приедет…

– Так мы сейчас! – прервал ее Иван и, пошептавшись с подростком, куда-то побежал.

Через полчаса во дворе Салавеихи пели пилы и стучали топоры.

– Живее! Два часа до выступления, а забор еще не готов, – подгонял Иван кружковцев.

Когда поставили новые столбы, Салавеиха смилостивилась и отдала икону.

– Вы нас здорово выручили! – сказал Иван. – Вы ж, бабушка, приходите вечером в клуб.

Кружковцы, забрав пилы и топоры, отправились готовиться к выступлению, а старушка, потрогав забор, сказала:

– В первый раз Богородица помогла.

Премьера прошла на бис.

Старая же Салавеиха, которая сидела в первом ряду, даже слезу пустила от восторга.

В тот же вечер Иван Чубков записал в журнале мероприятий драмкружка:

1. Поставлена пьеса «Чудо» святого Ярмилы.

2. На общественных началах отремонтирован забор на участке пенсионерки Марфы Салавеевой.

В первые годы студенчества я никогда не имел ста рублей. В карманах моих лихо гулял ветер, в лучшем случае звякало несколько желтых двухкопеечных монеток, которых хватало только на то, чтобы позвонить в редакцию и спросить, забракован ли мой новый рассказ. Друзей же у меня было хоть отбавляй… Любил я компании, не пропускал ни одного матча ни по футболу, ни по хоккею, ездил за город кататься на лыжах, а летом – купаться и загорать. Если ко всему этому добавить, что я буквально глотал книгу за книгой и имел приличную память (я мог иной раз прочитать наизусть страниц двадцать Гомера) – можете себе представить, что однокурсники ходили за мной цугом; пока мы шли, я рассказывал им содержание романов или читал полный курс лекций о творчестве того или иного писателя.

И надо же такому случиться! Кажется, на третьем курсе заметили мои способности и оценили – мне дали повышенную стипендию. Прошло с месяц и одновременно в нескольких газетах и журналах напечатали мои рассказы. Не верилось! Куда ни позвоню, всюду поздравляют с успехом и просят приносить новые. Издательство предложило мне заключить договор и подрядилось издать мою книгу. И даже выписало аванс. Богатому сам черт помогает! Нечто подобное случилось и со мной – в одной из редакций мне предложили работу; работа начиналась с двух, без особых трудностей я ходил на лекции и работал.

После трехлетней бедности я стал богат, как Рокфеллер. Во всяком случае, мне так казалось.

Каждый день ко мне шли друзья занять. У одного истоптались ботинки; у второго разлезся костюм, третьему не на что было сходить в столовую… Известно – студенты… Я понимал своих друзей с полуслова и отсчитывал сразу ту сумму, которую у меня просили.

Со временем я понял, что я не Рокфеллер. Деньги, что ко мне так легко приходили, так же легко и уходили. Если я и впредь буду таким небережливым, через неделю сам буду искать рубль на обед. Я решил давать взаймы только близким друзьям.

Метаморфоза! Все, кому я не одалживал, из друзей превращались в самых заклятых врагов. Они начали распускать сплетни о моей жадности, утверждали, будто я ни разу не ходил в столовую, уверяли, что я никогда не моюсь в бане – жалко денег на билет, что я вообще за копейку готов гонять целый день по городу блоху. Они даже подали докладную в ректорат, будто видели, как я продавал на рынке интернатский утюг. На мое счастье, в то время, на которое указывали «друзья», я был на заседании стипендиальной комиссии и докладную оставили без внимания.

Но и это не все. Вскоре я заметил, что те, кому я одалживал, стали избегать встреч со мной в дни стипендий. Я все больше и больше чувствовал, что меня покидают самые, казалось бы, верные друзья. Я готов был уже даровать им долги, лишь бы быть с парнями по-прежнему на короткой ноге…

Хуже. Когда я посоветовал одному другу забыть про те деньги, что у меня занимал, давай только дружить, как и дружили, он вспылил:

– Не хнычь, скупердяй несчастный, по тем рублям, завтра их тебе принесу! Подавись ты ими!

Денег, конечно, он назавтра не принес, а друга я потерял.

Пятый курс университета я кончил один, как божий перст. Одинок я и сейчас. Ко всем однокурсникам заходят друзья, которые работают в селах и при случае приезжают в город, все они переписываются, и только до меня никому нет дела. Самому написать кому письмо неудобно: еще подумают, что специально напоминаю о себе, чтоб не забывал о долге. Тем же, кому ничего не давал, тоже неловко писать: подумают, что собираюсь извиниться за то, что отказывал… Я остался и без рублей, и без друзей…

Вот отчего я молчу, когда слышу: не имей сто рублей, а имей сто друзей.

☺ Не кланяйся слишком низко: спина будет болеть.

☺ Поговорку «Не все кому масленица» заведующий базой вспомнил только на скамье подсудимых.

☺ На скрижалях истории некоторые оставляют лишь кресты.

☺ Он никогда не носит мыслей в голове. Носит их в папке.

☺ Чужие цитаты склеивал своим клеем.

☺ Может, это и правда, что написанное пером не вырубишь и топором. Но все написанное пером очень легко стереть обыкновенной резинкой.

☺ Критики, как правило, это люди, не научившиеся писать, но набравшиеся смелости учить других, как надо писать.

☺ Он не боится никакого ветра – всегда держит нос по ветру.

☺ Очки помогают глазам видеть. А сами очки ничего не видят.

☺ Всем, кто считает себя бессмертным, полезно хоть изредка бывать на кладбище.

☺Без суфлера не проходит ни один спектакль, хотя об этом никто особенно не распространяется.

Чаще заваривает кашу та голова, которая плохо варит.

Лучше раньше, чем поздно, придти к выводу, что учиться никогда не поздно.

Подхалим оказался предусмотрительным: у него всегда была запасная смена взглядов.

Чтобы свести концы с концами, ему приходилось разрываться пополам.

Его любимый конек – ослиное упрямство в спорах.

Сплетник жаловался: столько чужих дел и забот свалилось на его голову.