Роман Ясюкевич - Просто байки

— Зачем?

— Как зачем? Захотела.

— А Роберт? Ты же говорила, что у тебя какой-то очередной Роберт появился?

— Ну и что?

— У него ведь… тоже есть…

— У него без батареек, — встряла Катерина.

— А можно подержать…твердый какой. А где выключать?

— Вот.

Стрекот стих. «О чем это они?» — подумал я. И внезапно понял. А поняв, покраснел самым густейшим образом. Дожили!

— А почему он розовый? — это подала голос тихая Галя.

— Там всякие были.

— И черные?

— Как у негра.

— И черные. И белые. И серо-буро-малиновые. Всякие.

— А серые в яблоки?

— Что это тебе, лошади?.. С «яблоками» были.

— Это с…

— Ну.

— А что он кроме этого самого может?

— Ковры выбивать!

— Тесто месить!

— Землю трамбовать! Амплитуду увеличь и трамбуй.

— А где у него регулировка?

— Вот. Частота и амплитуда.

— А кто крутит?

— Сама.

— Что, опять все сама?!

— А ты как хотела?

— Мне продавщица сказала, что обещали завезти программируемые. Только они жутко дорогие.

— А нежные слова они на ушко шепчут?

— Какие еще были?

— Расширяющиеся, с удлинителем и… вот такие.

— Такие-то для чего?

— Для другого отверстия!

— А-а, нет мне такого не надо.

— Размеры любые?

— Конечно.

— Примерять дают?

— Это же не туфли! Это почти белье!

— На Западе белье дают примерять.

— Ну, ты, Катька, и сравнила!

— Батареек надолго хватает?

— Надолго.

— Включи и спи.

— Ага, как у Пушкина: «Все ты дремлешь под жужжанье своего веретена».

— Он, что, ночью так сильно шумит?

— Как бульдозер!

— А как дышит! Как дышит!

— Зато, наверное, перегаром и никотином не воняет.

— Да-а, это важно!

— Света, мне интересно, а там копии были?

— Какие копии?

— Ну, с разных кинозвезд, артистов эстрады…

— А ты бы чью копию хотела? А, Наталья? Ну-ка признавайся!

— Нет, копий не было. Зато были с эякулятором.

— С чем-чем?

— Ну, плюются.

— А-а!.. чем плюются?

— Чем зарядишь. Водой, кефиром, водкой…

— А этой…

— Для чего? Вон, ходят… заряженные.

— Подоить — и зарядить!..

Подружки уже не смеялись, а стонали от хохота.

«Ну, это уж слишком! — подумал я. — Что бы им такое устроить в отместку?» Ничего, однако, толкового не придумал, и решил сходить в магазин за тортиком. Всё-таки день рождения у меня, а к чаю ничего, кроме конфет.

У каждого человека есть свой пунктик или бзик. Например, мой приятель Петя Баурсаков терпеть не может семейных трусов и открытых дверей, хотя прежде он спокойно расхаживал по дому в сатиновых семейниках, а отправляясь, скажем, в ванную, никогда не задвигал щеколду. «А чего стесняться? Кругом все свои.»

Помните, были у нас при социализме под прилавками хозмагов замечательные люстры чешского стекла. Красоты необыкновенной. И недорого. Вполне по карману рядовому инженеру. Если, конечно, он имеет блат в торгующей организации. У Пети такого блата не было, а желание повесить в «большой» комнате люстру чешского стекла было. И вдруг каким-то чудом он эту люстру купил. То ли знакомый помог, то ли в отделе лотерею на дефицит профком устроил, и Пете повезло, не знаю.

Вечером того же дня, не дожидаясь выходных, Петя вознамерился подвесить свою псевдохрустальную мечту на крюк. Имея достаточно ясные представления об опасности поражения электрическим током, предусмотрительно вывернул пробки; а в комнате зажег несколько свечей, чтоб, значит, в потемках не натворить делов. Принес из кухни табурет попрочнее и для пущей надежности попросил жену придерживать табурет, пока он, глава семьи, добытчик и кормилец, будет заниматься электромонтажными работами на высоте с полным снятием напряжения.

Немного рисуясь, а потому делая преувеличенно четкие движения, Петя умело и сноровисто отцепил старую лампочку Ильича с бумажным абажуром и осторожно принял из рук половины импортную красавицу.

Теперь представьте картину. Посреди комнаты, погруженной в интимный полумрак, стоит на табурете мужчина в просторных семейных трусах и, нежно мурлыча популярную песенку, колдует с плоскогубцами да изолентой. Трепещут огоньки свечей, дробясь разноцветными бликами в гранях обновы, качаются на потолке и стенах прозрачные тени. О, маленькие радости жизни!

Женщины существа гораздо более тонкие и чувствительные, чем мы. И супруга Пети Баурсакова вовсе не исключение. Сидела она на корточках, держала табурет, счастливыми, почти влюбленными глазами следила за действиями мужа (а, как известно, семейные трусы понизу широки и к ноге отнюдь не прилегают) и захотелось ей сделать Пете что-нибудь приятное. Игриво улыбнувшись, она протянула руку и, легонько сжав ладошкой некую интимную часть мужского организма, потрясла ее: «Динь-динь-динь!»

Не ожидавший этого Петя охнул, зашатался и грохнулся на пол, круша своим могучим телом хрупкую люстру чешского стекла. «Да будет свет!» — сказал электрик и перерезал провода.

А сейчас о том, почему Петя невзлюбил открытые двери. Кроме мечты о красивом светильнике у Пети был брат. Жил он в другом городе, но связь с Петей не терял: письма, открытки к праздникам, иногда телефонные звонки.

Однажды инженеру Баурсакову предложили съездить в командировку в братов город. И решил Петя заявиться к родичу без предупреждения, сюрпризом.

«Петька! Какими судьбами?» — «Да вот, в командировку». — «Ну ты даешь! Погоди, я сейчас в магазин слетаю, обмоем. Ну, Петька! Душ с дороги примешь? На полотенце. Ну, братан!» — «А жена твоя где?» — «Люська-то? К подруге в гости ушла. Все, я мигом!»

Брат унесся за бутылочкой, а Петя донельзя довольный встречей отправился в душ, по домашней привычке не задвинув щеколду. Дальнейшее угадываете? Правильно. Аккурат в это время возвращается жена брата. Удивившись отсутствию мужа на диване, идет мыть руки и видит в ванной за матовой занавесочкой мужскую фигуру. Это бедный Петя, покрывшись «гусиной кожей» и почти не дыша, замер под горячими струйками воды.

Молодая, симпатичная и жизнерадостная Люся, плескаясь в раковине, не глядя просовывает руку за занавеску: «У-ты, мой маленький! У-ты, мой хорошенький! Как сморщился-то!» — после чего спокойно уходит в комнату. По дороге, правда, останавливается, услышав звук поворачиваемого в замке входной двери ключа. И в квартиру входит муж. Люся слабо вскрикивает и падает в обморок… Динь-динь-динь. Занавес.

Думаю, никто не станет со мной спорить, что в имени человека есть нечто определяющее характер. Произнося «Вовочка» мы представляем себе этакого бунтаря, не признающего общепринятых норм морали, поведения или государственного устройства, из-за чего и приключаются с ним разные истории.