Женя Маркер - Буквы в кучках

– Ты, че?

– А ты че?

– Ты, типа, кто? На кого прешь?

– Замолкни, тварь!

– Короче, щас звоню по мобиле и тебе пипец!

– Чмо, ты знаешь на кого наезжаешь?!

– Хавло закрой… Иначе пожалеешь.

Тут он увидел двух девушек-старшеклассниц с рюкзаками на плечах и потерял дар речи. Ситуацию накалило сообщение на фейсбуке, где рассказывалось об избиении 15-лет девушки ее сверстницами. Жутко читать о том, как они ее раздели догола, засняли избиение на видео и выложили в сеть.

«До какого состояния нужно опуститься, – чтобы потерять все человеческое, не став еще человеком, – думал Саша и вспоминал своих дочерей-погодок от второго брака. – Как мои девочки избежали этого. Или я чего-то в их жизни не знаю…»

Меклер прекрасно понимал, что в его окружении всегда были разные люди. Та добрая интеллигенция, которая выражалась правильным русским слогом, красивым языком и грамотными предложениями. И полная ей противоположность, со стилистически сниженной лексикой, грубым обхождением, грязными словами, поведением быдла. Он допускал, что такие люди есть в любой стране. Европейской или азиатской, может быть и в далекой Америке. Но ситуацию, в которой это нарастающее большинство так говорит и этими словами думает, он принять не мог. Сегодня утром ему нахамили в метро, в обед обозвали в подземном переходе и наступили на ногу. Причем, это сделала женщина. То возвышенное создание, на которое следует молиться, боготворить, носить на руках. А тут, все наоборот.

– Я решил уехать из страны. По твоей логике на 50 процентов сократится количество нормальных мозгов здесь. А где-то прибудет.

– Саша, перестань хохмить. Нигде ничего не прибудет и не убудет, потому что мы с тобой русские. Это вечная масса людей, на которых держится мир последние сто лет.

– Не сто, а семьдесят. И не факт, что держится. – Саша почесал за ухом, подумал немного и добавил. – Скорее не дает развалиться после Великой Победы. А все готовы растерзать то, что еще имеет цену.

– Вот видишь, ты сам говоришь о том, что наши люди стоят на страже мира! – Сергей Дмитриевич перестал мерить комнату своими аршинными шагами и сел напротив.

– Не так. Совсем не так. Наш народ, толпа, планктон, как назвал недавно мой оператор массовку, – это пушечное мясо. Огромные территории и миллионное население позволяло нашим царям и генеральным секретарям слать их на убой, в полной убежденности, что на смену одним героям. придут новые. А это не правильно. Жестоко…

– Это исторический выбор. И он оправдал себя.

Последнюю фразу произнесла Людмила Поруганова. Жена Сергея Дмитриевича вошла в комнату с небольшим металлическим подносом, расписанным под гжель. Небольшие чашечки с ароматным чаем, блюдце с тарталетками и вазочка с вареньем умиляли своей изысканностью, как и сама хозяйка. В юности она работала в районном комитете комсомола, вышла замуж за Сергея и занималась долго детьми. Смогла освоить в эти годы английский и со своим финансовым образованием в девяностые годы вовремя включилась в зарождающийся в стране бизнес иностранцев. Через пару лет попала в совет директоров, подтянула мужа к себе и сегодня они вместе с инвесторами из Англии занимались этим делом самостоятельно и уверенно.

– Саша, в последнее время ты изменился. Часто молчишь, меньше смеешься. Почему? Чем тебе стали мешать россияне? – она всегда говорила с учительской ноткой в голосе. Как и муж, считала свою семью идеальной ячейкой общества. Но быстро забыла устав ВЛКСМ и КПСС, первой в семье зачастила в церковь, приучила к этим походам Сергея, подтянула детей, а внукам ничего уже не оставалось, как ходить к обедне, радоваться Пасхе, соблюдать пост и прочее.

Сашу удивляла такая резкая перемена у людей, прежде занимавших партийные должности с членским билетом в кармане. И не только у товарища по учебе, а и у многих других сверстников. Особенно его смешила ситуация с политработниками, где большинство из известных ему офицеров вмиг стали креститься с таким же усердием, как прежде отдавали воинскую честь.

– Мне они не мешают. Они – одни, я – другой. И мне здесь дискомфортно. – Саша почувствовал, что спорить в чужой семье, убежденной в личной правоте бесполезно. Ответы на свои вопросы он не найдет, а беспокойство, критику, обиду вызовет. Стоит ли обычный спор того, что бы портить отношения с людьми, которые долгие годы были тебе близки? – Если я не понимаю и не принимаю большинство, зачем с ним бодаться? Я уеду туда, где мне будет комфортнее?

– На историческую родину? К Красному морю? – съязвил Сергей Дмитриевич, хотя прекрасно знал, что фамилия Меклера в семье беспризорника деда оказалась случайной.

– На Бали или в Таиланд… – добавила Поруганова. – Будешь греть пузо и жить в свое удовольствие.

– Возможно. Но я остановился на Болгарии…

– Фииить! – Присвистнул Сергей Дмитриевич и чуть не поперхнулся чаем. – Болгария – не заграница, как курица не птица.

– Серега, я хочу уехать не для того, чтобы делиться впечатлениями об экзотических странах и фешенебельных отелях. Это вы с Любой возвращайтесь домой из-за границы и презентуете сотни фотографий, с диковинным комментом «Все замечательно!» – Саша старался говорить спокойно и тихо, но внутри медленно закипал, как самовар. Он так порой и рассказывал знакомым про их отношения: «Серега – чайник, я – самовар», – вкладывая в слова внешний вид (высокий узкий чайник и толстый пузатый самовар), а не содержание. На «чайник» Поруганов обижался, как ребенок, которого обозвали дети в песочнице и забрали савочек. Он считал себя умным, ответственным и верил в свою незаурядность. – В Болгарии появилась новая категория «обеспеченный пенсионер». С моими доходами и накоплениями мне должно быть уютно у моря жить и созерцать окружающую панораму.

– Гусей, свиней, овец, овес, кукурузу, перец! Это же сельскохозяйственная страна! – теперь развела руками Людмила.

– А в индустриальные дебри я не собираюсь ехать на пенсию. Пусть там доживают свои дни инженеры и механики.

– А как же дети, внуки? – наседала удивленная Поруганова. – Ты их бросаешь?

– Типа того, – улыбнулся Саша. – У них у всех есть жилье, образование, собственная жизнь. Захотят – приедут погостить: не выгоню.

– Ты же не можешь без работы!? Начнешь писать мемуары? – Людмила смотрела на Сашу и немного щурила взгляд.

Когда-то, несколько лет назад они вместе попали в длительную командировку, где каждый мог почувствовать и совершить нечто, что могло бы сблизить навек. Сидели за бутылкой водки, хорошо разогрелись, но Саша смог удержаться. Он не хотел подвести друга, хотя и сдерживал себя настолько сильно, насколько хватило воли. Людмила ждала от него большего. И сдержанность Саши ее удивила. Невозможность отказать ей, красивой и статной женщине было лозунгом прошлой жизни. И вдруг товарищ мужа, друг семьи в один миг ее отверг, как женщину, способную на все в ту минуту, когда они остались тет-а-тет.