Валерий Михайлов - Записки на портянках

– Знакомьтесь: Андрюша Заботливый и Мария Мандаринова, а это живая наша легенда Ебан Пшишков.

Настоящей легендой Губернска был этот Заботливый. В свои двадцать он уже был первым секретарем комсомольской организации одного из Губернских райкомов комсомола и готовился к стремительному взлету по партийной линии. Вид у него был простой. Здоровенный рыжий увалень с наивным выражением лица. Но эта наивность была искусной маской, при помощи которой он брал города. Андрюшенька был из тех…

Представьте себе ситуацию: Праздник. Народ гуляет, девочки… Опять таки водочка. Народ без водочки не гуляет, без водочки народ уныло бродит. Так вот, гуляет народ, под водочку, как положено. Ну и как обычно в таких ситуациях. Две компании. Представители выясняют отношения. Пока еще без кулаков. Остальные… Мы смело в бой пойдем… Руки чешутся. Толпа вокруг. Как можно такой цирк пропустить? Но парни уже почти договорились, уже разочарованные зрители начинают расходиться, и тут:

– Мочи гада! – кричит кто-то из толпы, и понеслось.

Так вот, Андрюша и был этим гласом из толпы.

Когда он, будучи уже первым секретарем комсомольской организации, стал по роду службы бывать в Кабинетах, полюбилась ему такая забава: Он заранее мочил платочек в туалете, и пока все скучали на очередном совещании, натирал до блеска кусочек подоконника, сантиметров тридцать, или половину стола, но так, чтобы на самом видном месте. И когда народ расходился, проклинающие все на свете уборщицы…

Про Мандаринову я не знал ничего, кроме того, что она была хороша собой и имела блядски-вульгарное выражение лица.

В Небритов мы прибыли глубокой ночью. Промерзшие, злые. Выпили без удовольствия по стакану самогонки, чтобы не заболеть, и завалились спать прямо на полу в холодном сыром сельсовете, стараясь расположиться поближе к печке.

Утром наш новый дом предстал во всей своей красе. Снег, мороз, ветер… Такой ветер бывает только в бескрайней лишенной растительности степи. Первое время нам предстояло жить в сельсовете – худой избенке с забитыми досками окнами и плохой печкой. Вокруг же, как бы насмехаясь над нами, стояли добротные крестьянские домища, в которых жили местные кулаки и прочая сволочь. Были и черные остовы сгоревших домов и хозяйственных построек – следы имевших место недавних событий. Из всего этого нам предстояло сделать оплот революции.

– Что будем делать? – спросил я.

– Раскулачивать, – зло сказал Андрюша.

– Да подождите вы с раскулачиванием, – вмешалась Мандаринова, – сначала дом надо привести в порядок.

Попытка организовать революционно-коммунистический субботник разбилась о непонимание местным населением идей Ленина и партии, и пришлось нам несколько дней заделывать щели, чинить печку, промерзать до костей на крыше. В сердцах же зрела классовая ненависть.

Через пять дней приехал долгожданный отряд ГПУ во главе с оперуполномоченным Бурцманом Владимиром Владимировичем. Первым делом мы объявили дома кулаков экспроприированной в пользу революции собственностью, и переселили их с семьями в сельсовет.

– Пусть теперь, гады, локти кусают. Сами не захотели выходить на субботник.

Теперь у нас было жилье, да и чекистов мы смогли разместить не без комфорта.

Ликвидация кулачества проходила в два этапа. На первом этапе кулаки практически круглосуточно строили комсомольское общежитие на триста человек. Конечно, некоторые неразумные кулаки пытались халтурить и даже жаловаться в Губернск, но после пары-тройки расстрелов стали работать, как миленькие. Получив дневную норму, кулаки работали вплоть до ее выполнения, после чего отправлялись на ужин (кормили мы их один раз в день) и загонялись в холодный, полуразобранный, а если точнее в недособранный сельсовет.

И все косились на дом крестьянина Израела. Крестьянин Израел никому не давал покоя самим фактом своего существования. Был он самым зажиточным в Небритове и даже имел свой собственный трактор, причем единственный в округе. Жил он с двумя сыновьями Михаилом и Данилой. И продолжал жить спокойно, готовясь к посевной и ремонтируя трактор. Кулаки ненавидели его лютой классовой ненавистью неимущих. Они лишились всего, а он!… Ненавидел его и Владимир Владимирович, искренне считавший, что если с кого и надо было начать раскулачивание, так это с Израела. Но Израел был неприкосновенным, а Машка бегала к нему со свежими пирожками, строила глазки и все спрашивала:

– Когда же вы меня, Кузьма Георгиевич на тракторе покатаете?

– Теперь уже скоро, – отвечал он, – вот только колечки поменяю.

Владимиру Владимировичу не жилось спокойно. Каждое утро он отправлял на нас доносы в Губернск, и даже написал одно длинное письмо в ЦК, но все шло своим чередом. Он даже пошел на низость, и заставил раскулаченных кулаков подписаться под очередным своим посланием. На следующий день его вызвали в Губернск, откуда он вернулся злым, но уже тихим, и больше не путался под ногами.

Наконец, общежитие было готово, и Андрюша выступил перед кулаками с пламенной речью. Говорил он долго и грамотно. На языке Толстого и Тургенева. Говорил о светлом будущем, о расцвете Небритова, о торжестве справедливости и всеобщей любви и благодати.

– Вот каким будет Мир. Но для того, чтобы сказка стала былью, необходимо покончить с разной сволочью, которая забилась по углам нашей светлой отчизны, и заражает своим зловонием… – его слова заглушил своим грохотом трактор, – …вы будете, зная, что свою небольшую лепту вы внесли в дело революции своим трудом для будущих поколений. Вы испытали на себе, почувствовали, что чувствовали те, кого вы нещадно эксплуатировали. Но вы работали не на мироеда-кровопийцу, которыми были вы все, а на историю, на детей и внуков, которые будут жить уже в…

Снова загрохотал трактор, теперь уже надолго. Шум приближался, и ошалелые от происходящего люди увидели Израела с Мандариновой, лихо подъехавших на тракторе. Мандаринова, спрыгнув на землю, уверенно подошла к двум чекистам, прошептала им что-то на ухо, и они, не долго думая, лихо заломали руки Израелю. Это происходило под рев мотора, и было похоже на сцену из немого кино. Только после того, как Израел был успокоен хорошим ударом ногой в живот, Мандаринова догадалась заглушить трактор. Она была довольна.

– …вам предстоит отдать последний долг. Вы слишком долго пили соки из нашей народной земли. Настал час вернуть все сполна. Разрешите поздравить вас с успешным окончанием первого этапа раскулачивания и переходом ко второму.

Кулаков разбили на тройки и вывели в поле, где их заставили рыть неглубокие траншеи. Затем их расстреливали по очереди. Следующая тройка закапывала предыдущую. Последнюю могилу чекистам пришлось зарывать самим.