Ярослав Полуэктов - DUализмус. Цветки календулы

Феров ему! Секретик заключался не в кнопке, а в комбинации кнопок.

Испорченный он, и гнусный тип, этот 1/2Эктов. Разве что не голубой; но ему до этого голубого только один шаг сделать. Спрошу как-нибудь при встрече честно. И объясню, что мне лучше видно, какой у меня член. Член у меня родной и мною горячо любимый, особенно по утрам, когда с просыпа встаёт, а там у него в книжонке – бумажный и приукрашенный. Вроде главного героя. Будто бы он мной руководил, а не моя умнющая голова с термопарой… Нет, механический сочинитель – вот это настоящая вещь. Опасная для мира вещь. Хуже бабы. Хуже вулкана, если каждому писателю дать. Да что писателю: дай обывателю наиобыкновеннейшему, возомнившему и что? А что? Пи, пи, пи и… и здец литературе! Нельзя ходить с голыми пятками – правило вулканических прогулок. Не догоняю возможностей.

– Медь, железо, газ. Возгонка. Тыща градусов. Маска. Скафандр. Венера. Застряли. Запах палёного. Образование новых минералов…

– Чаво?

Тут же писк:

– Отвлеклись. Ездец, 3,1415, π, Никарахуя, пи-пи-пи, золото, жилы, платина, текут, пи-пи-пи.

Бля-а-а! Щас сгорит.

Нет, недоработанная ещё штучка. Ща точно сгорит! Выключаю прибор. Он ещё и недоволен. Точно, баба он…

Потом 1/2Эктов приставал неоднократно: а как вот тут у вас было, а вот здесь это ты пёркнул, или это был Порфирий, или он изначально ослышался?

У него диктофон какой-то хлипкий, постоянно барахлит, а про Париж у него вообще все записи пропали. А Малёха, надо сказать честно, мои записи все прослушал – я ему скидывал всё в ноутбук – а потом, поняв, что там про него нет ни одного хорошего слова – а мы с Бимом про него немало правдивых слов сказали – всё вычистил, думая, что я забуду. А у меня память о-го-го! Даже Бим удивляется. А ларчик тут простой. Я гляжу на фотографии – а их немеряно – и тут же всё слово в слово будто оживает или просыпается. Инфраструктура мозга. Мозжечок, правая половинка, совместная работа, творчество, органы чувств, изображение…

Бим вспомнил о том, что мозг человека заполнен всего на пять процентов и то в основном лежит на дне, а если покопаться, то и найдёшь. А остальное как бы в оперативке – всё, что нужно ежедневно пользовать. Для вскопки дна, то есть, чтобы поднять давнюю муть, для этого надо иметь только ключ, а вместо ключа существуют фотографии. Вот так-то вот.

Короче, я не стал Эктову повторно диктовать. Пусть обходится, как знает. Потому он на Мюнхене всё и закончил. Придумать-то с нуля нелегко, а память у него никудышная. Он, вообще-то так и сделал. Остановился на полпути. И никакой связи, никакого общего смысла. Одни намёки, слёзы, мат, завывания по собственной гениальности. Это так и есть на самом-то деле, только часто оно всё дремлет. Так часто, что пора бы гениальность засунуть в жопу, подтереться сиренью, и… поделиться, кстати, должен был плодами гениальности. А бабки поровну поделить на четверых.

Хотя, что делать с Малёхой? Может на троих делить? В смысле: тоже, что ли, равную долю выделить, или пусть всей семьёй одной долей обходятся?

А если начать делить на техсовещании, то Ксаня сто процентов вперёд, что тоже завопит: «Малёха такой же член путешествия, как и мы, ему тоже полагаются роялти».

То да сё. А ещё: «Зачем его унижать, он хоть и молодой, а тоже свою долю в литературу внёс…»

Включите ещё мехсочинителя! Ему всяко половина. А это я! Я! Я! Остальное можно делить как хотите.

– Хотя, какая это литература, если с механикой! – скажете вы. – Так себе – воспоминалки. Мемуарная ветошь.

А ведь и за эту ветошь денег отвалили. Один чувак дал аванс. Накинулись издательства – началось с «Альтернативы», а потом подхватили другие, и отвалили деньжищ столько, что он тут же втрое увеличил квартиру. Сволочь этот 1/2Эктов. Вся слава и позор ему, а нам хрен с редькой. – Поживайте как можете, граждане, а он, типа мол, уже закончил. А сюжет откуда? Разве не мы своей шкурой отрабатывали этот сюжет? А этот тем временем губил бумагу и наполнял гигабайтами компьютер. Да идёт он в… в далёкую Далёкку пусть идёт!

Спрашивает: а с бабами ты привирал, или это было на самом деле? Негритяночку имели, или нет? Он же не знает точно – что я делал с «тогушкой» – ну, негритянкой из Того, в туалете – жизнь я свою ей рассказывал на русском языке, или рылся в кошельке, чтобы полностью заплатить по прейскуранту.

А Бим что делал в номере целый день, пока я по Парижу один бродил и рисковал жизнью? Что, за живое взяло? Ага! Так я вот всё взял и на тарелочку перед ним выложил. Как же! Дожидайся! Бабки покажи, потом поговорим.

Короче, были у нас свои тайны, и никогда этому пол-Эктову всего не узнать.

И так далее. Вранья в его книжке не пересчитать. Крокодилы какие-то. Какие, к черту, крокодилы в Париже!

Хотя кое-где славненько прописаны наши похождения. Местами я даже горд за себя, а Бима бы я прописал ещё больше. И всем он раздал по полной. Всё как есть, без особых прикрас. Хотя нет, преувеличил, будто в лупе… и подкрасил ярче. Это с его слов, а «похищнее» – это моё определение, так оно вернее. Ксан Иваныч, дак тот сказал прямо: «Не буду я этот его грёбаный псевдороман читать, даже и не уговаривайте… и Малёхе своему запрещу».

Угадайкины полки валятся с такой тяжести книги.

Ага, запретит он! Войной пошла коса на камень.

Хотя сначала всё было ровно наоборот. Интересовались поначалу все. Даже я. Хотя, отвлёкся, с чего я начал?

…А-а, вот.

12

Собственно, ляжек у Бима нет. Поскольку и ноги у Бима – только одно название. Кряхтелки, а не ноги. Что это за ноги и мышцы у преимущественно сидящего человека, ежедневно пьющего пиво в неимоверном количестве, до полного усрача, когда к концу дня и эти, так называемые ноги уже не ходят, а переставляются по необходимости неупаденья.

Да, Бим поскорее хотел вернуться в гостиницу, чтобы наконец-то отдохнуть от невообразимых ежедневных гонок. Но сначала нужно было отдать дань Парижу и возложить к какому-нибудь серьёзному памятнику венок от Сибири.

А ещё он мечтал посидеть на Пеньке под Эйфелем, который он вёз с собой специально для этой цели, и сфотографироваться с ним в обнимку.

Бим за первый день прогулки облапил не один фонарный столб, пару раз намеревался блевануть в самых известных местах. На фотографиях этого вечера Бим выглядит расплывчатым облачком. Грех это фотографа или нечаянно сфотографированная параллельная Суть Бима, никто не знает.

На Пигали от Бима последовало первое предупреждение: если сейчас, – дескать, – не остановимся и не выпьем пива, то он блеванёт прямо на асфальт.

А в Париже асфальта больше, чем тротуарной плитки и булыжника. Так что многие мечтатели ошибаются, когда говорят, что хотят парижский булыжник потоптать. Его типа, мол, разные известные личности топтали, и они тоже хотят приобщиться к знаменитым следам.