Алексей Розенберг - Куншт-камера. Зал первый

Но этот факт нисколько не беспокоил Петра Семеновича, скорее наоборот – неподвижность поплавка способствовала легкому медитативному состоянию, отчего Петр Семенович, не имея в голове ни одной ненужной мысли, блаженно улыбался, прислушиваясь к мягкому плеску воды и тихому щебетанию лесных птиц.

Прилетевшая невесть откуда зеленая стрекоза деловито покружила над поплавком и, видимо приняв его за какую-нибудь травину, со всего размаха уселась на него, отчего легкий поплавок нырнул в воду. Такое положение дел стрекозу явно не устраивало и она улетела восвояси. Однако поплавок на поверхности не показался.

«Хм» – подумал Петр Семенович и немного дернул леску. Но поплавок не всплыл. Тогда Петр Семенович поднял удочку, думая проверить наживку и перебросить снасть, но удочка лишь выгнулась дугой.

– Что за черт? Коряга что ли? – пробормотал Петр Семенович и дернул за леску посильнее. Но тщетно: видимо крючок и вправду довольно крепко за что-то зацепился.

– Твою же ж!.. – выругался Петр Семенович.

Он отхлебнул немного из фляжки, и похлопал себя по карманам в поисках коробки с запасными крючками и грузилами. Найдя ее, он положил ее подле себя и со всей силы потянул за леску.

– Крепкая зараза! – подумал Петр Семенович и вдруг явственно ощутил, что с обратной стороны кто-то тоже дернул за леску, да с такой силой, что он не устоял на ногах и кувыркнулся в воду.

Ошалело выскочив на берег, Петр Семенович схватил здоровенный камень от старого кострища и метнул его в то место, где когда-то был поплавок и тут же снова дернул за леску. Камень бултыхнулся в воду, подняв тучу брызг, и тут же вылетел обратно прямехонько в Петра Семеновича. При этом кто-то снова сильно дернул за леску и Петр Семенович, успев получить камнем по ноге, вновь свалился в воду.

Выбравшись ползком на берег, Петр Семенович немного отдышался, осушил фляжку до дна и попытался раскурить промокшие папиросы.

– Вот черт! И курить теперь нечего! Совсем ошалели, чтоб вас!..

Петр Семенович в сердцах сплюнул, отбросил промокшую пачку, поднялся на ноги, и, прихрамывая, пошел домой, оставив вещи и удочку валяться на берегу…

Дмитрий Петрович остановился на красный свет светофора.

– Странно, – сонно пробормотал Дмитрий Петрович и отчаянно зевнул. – Что-то я не припомню, чтобы раньше тут был светофор…

Светофор меж тем засветил желтым и погасил красный, но как только Дмитрий Петрович стал отпускать сцепление, светофор на секунду моргнул зеленым и сразу врубил красный.

– Тьфу ты, черт! – выругался Дмитрий Петрович. – Кажется, я еще не окончательно проснулся…

Светофор снова засветил желтым, погасил красный и… снова зажег красный фонарь.

– Не понял?.. – удивился Дмитрий Петрович, – Что еще за хрень? Сломался что ли?

Светофор будто услышал Дмитрия Петровича и на секунду подмигнул зеленым.

Дмитрий Петрович посмотрел по сторонам: кроме него на дороге больше никого не было, и тогда он потихоньку тронулся. И как только поравнялся со светофором, тот замигал всеми огнями и выпрыгнул на середину дороги.

– Ёлки твою к псам!!! – вскричал Дмитрий Петрович и ударил по тормозам.

А светофор отмочил вот что: мигая в хаотическом порядке всеми фонарями, он стал скакать на своей стальной ноге вокруг машины Дмитрия Петровича, периодически откалывая пируэты с переворотами, отчего страшно пораженный Дмитрий Петрович почувствовал себя плохо.

– Что же это делается, господи? – прошептал он, протирая глаза.

А светофор еще пуще прежнего стал выделывать коленца.

– Ах вот ты где! Стой, зараза! – раздался крик.

И из придорожных кустов выскочили два мужика в оранжевых жилетках.

Один из них очень умело накинул на светофор лассо, а другой прыгнул на светофор сверху и совместными усилиями они завалили его на землю.

– Попался, гад! – удовлетворенно сказал один из мужиков, деловито связывая светофор веревкой, тогда как другой натягивал на мигающие фонари холщовый мешок.

Обездвижив шальное устройство, мужики взвалили его на плечи и скрылись в кустах.

А Дмитрий Петрович, изрядно обмочив одежду слюнями, вытекающими из открытого рта, ущипнул себя за щеку, тряхнул головой, огляделся и надавил на газ.

Вольдемар спал в кресле.

Нельзя сказать, что бы кресло имело преимущества в удобствах, по сравнению с диваном или кроватью, но, тем не менее, Вольдемар отдавал предпочтение именно ему.

Елизавета Петровна давно уже махнула рукой на то, что бы заманить Вольдемара на кровать. То есть, собственно, он, конечно, ложился с ней, но как только она засыпала, он тихонько вылезал из-под одеяла и шел на кресло.

Взобравшись на него с ногами, Вольдемар сворачивался калачиком и немедленно засыпал. И снились ему, как правило, разного рода гастрономические изыски, и иногда мыши, которых, к слову, Вольдемар сильно недолюбливал.

А утром, по звонку будильника, Вольдемар мягко спрыгивал с кресла, сладко потягивался, и, посетивши уборную, умывался, пил кофе, пуская клубы табачного дыма, после чего одевался и отправлялся на службу.

Решил как-то раз Афанасий Степанович разыграть Егора Кузьмича, а поскольку особо буйной фантазией Афанасий Степанович не обладал, то при встрече с Егором Кузьмичом сказал тому, что у него вся спина выпачкана птичьим пометом.

Егор Кузьмич здорово обиделся на Афанасия Степановича, и даже пару раз пнул уже лежачее мертвое тело. Но придя домой обнаружил, что макинтош и в правду изрядно загажен птицами.

– Ах, как нехорошо получилось, – думал Егор Кузьмич, отмывая руки от крови, – Я-то подумал вон что, а оно вон оно как!

Утро Виталия Тимофеевича было испорчено самым пренеприятнейшим образом: только он удобно расположился на веранде в кресле-качалке, с целью откушать кофею за прочтением утренней прессы, как его совершенно бесцеремонно обгадили вороватого вида воробьи: натурально на голову, на свежие газеты и, что уж совсем ни в какие ворота – в чашку с кофеём.

Виталий Тимофеевич настолько поразился хамскому поведению пернатых, что долгое время молча сидел, дергал глазом и силился сообразить какое-нибудь подходящее ругательство. Но кроме каких-то совершенно неуместных «за сим благоволите» и «разлились темные воды Ганга», ничего подходящего к данному случаю на ум не шло.

В конце концов, Виталий Тимофеевич плюнул в сердцах на пол и, сходивши в дом, вернулся со старенькой двустволкой, из которой начал методично обстреливать обидчиков, производя в крыше и стенах веранды впечатляющие дыры, но никоим образом не нанося ни малейшего вреда супостату. Причем казалось, что досадные промахи только еще более раззадоривают птиц, отчего те с чириканьем, более похожим на злорадный смех, устроили хаотичную чехарду вокруг Виталия Тимофеевича, не забывая при этом довольно метко его бомбардировать, чем довели того до совершеннейшего исступления.