Алексей Розенберг - Куншт-камера. Зал первый

– Вжу, – неспешно вслух думала муха, – Жу-жу вжу-жужу, быз-быз…

– Смотри-ка, – продолжал думать Олег Сергеевич, – Еще и жужжит что-то там, будто понимает! Как бы не нагадила…

– Жу-жу-вжу, – продолжала думать муха, – Вжу быз-быз жу-жу!

– Вжу-вжу! – передразнил муху Олег Сергеевич, – Дура…

– Вжо? – муха на мгновение перестала почесывать брюшко, расправила крылья и, спикировавши на Олега Сергеевича, причинила тому жирную точку на лоб, после чего вернулась на потолок и продолжила ленивые почесывания. – Вжожу жибжи!

От такой наглости Олег Сергеевич потерял дар речи, в бешенстве вскочил с дивана, выхватил из-за пазухи тапок и, подпрыгнув, размазал муху по потолку.

– Я тебе покажу, «вжожу жибжи»!!! – крикнул он, обтирая тапок о штанину и снова укладываясь на диван. – Совсем распоясались, бессмысленные животные…

Бякин выпил стопку водки и сказал:

– Вы, любезный Антон Григорьевич, натурально черт. Вот, ей богу!

Букин выпил стопку водки и сказал:

– Да вы, любезный Прохор Семенович, пожалуй, сам черт. Да еще какой!

Бякин выпил стопку водки и сказал:

– Это все ваши домыслы и грязные инсинуации, Антон Григорьевич. Ибо черт – именно вы!

Букин выпил стопку водки и сказал:

– А я вот, Прохор Семенович, сейчас этими, как вы говорите, грязными инсинуациями вам прямо по рогам накидаю, ибо чертей – по рогам учить нужно!

Бякин выпил стопку водки и сказал:

– Вы свои инсинуации при своих копытах оставьте, Антон Григорьевич. А то не ровен час – запнетесь, и своим свинячим рылом об стол уронитесь!

Букин выпил стопку водки и сказал:

– Да вы, Прохор Семенович, никак мне угрозки кидаете?

Бякин выпил стопку водки и сказал:

– Ну что вы, Антон Григорьевич! Какие уж тут угрозки? Разве можно угрожать черту? Ну, разве крестом святым, да водицей церковной. А у меня, как видите, ничего такого нету.

Букин выпил стопку водки и сказал:

– Экий вы поганец, Прохор Семенович. Вся ваша бесовская душа наружу! Потому и нету креста у вас и водицы, ибо нет ничего страшнее для черта!

Бякин выпил стопку водки и… ничего не сказал, а лишь почесал лысину промеж рог, сплюнул серой в пепельницу, да и растворился в дыму.

А Букин выпил стопку водки и… тоже ничего не сказал, а лишь почесал копыта о копыта, сплюнул серой в пепельницу, да и растворился в дыму.

А чего, спрашивается, сидеть-то? Водка-то кончилась.

– Анна Изольдовна – хотите фокус?

– Ах, оставьте, Петр Михайлович! Знаю я ваши фокусы – одурачите бедную девушку, а замуж не возьмете!

– Ну что вы, Анна Изольдовна! Это совершенно безобидный фокус с картами, – Петр Михайлович выудил из кармана колоду и протянул Анне Изольдовне. – Прошу, выберите любую!

– Ах, Петр Михайлович – грешно трогать карты, а уж тем более играть в них! Они от дьявола!

– Побойтесь бога, Анна Изольдовна! Во-первых, это всего лишь картонки с картинками, а во-вторых, я и не предлагаю вам играть. Совершенно безобидный фокус и не более!

– Ах, Петр Михайлович, прошу – не искушайте меня! Я дама благочестивая и глубоко верующая, а вы пытаетесь заманить меня в дьявольские силки!

– Да господь с вами, Анна Изольдовна! Какие силки?! Обыкновенный фокус, совершенно безобидный! Даже детишки балуются ими на потеху взрослым!

– Ах, Петр Михайлович! Потом в этих детишек вселяется дьявол и из них вырастают сущие душегубы! Нет-нет-нет! И не просите! Я не притронусь к этому капкану сатаны!

– Вы, Анна Изольдовна, в высшей степени удивительный человек… Ну, да как угодно. Не хотите – и бог с вами. Чем же мы тогда займемся?

– Ах, Петр Михайлович, ну вы же мужчина – вам и карты в руки, думайте!

– Так вы же против карт, Анна Изольдовна!

– Ах, Петр Михайлович – это я фигурально выразилась. Разве вам не знакомо такое выражение? Зачем же вы воспринимаете буквально?

– Боюсь, Анна Изольдовна, что я вообще уже мало что воспринимаю… То карты – грешно, то карты – фигурально…

– Ах, Петр Михайлович, ну до чего же вы глупый человек! Заладили со своими картами! Могли бы для начала просто предложить даме вина. А уж когда бы у нее вскружило голову, то тогда уж и приставали бы со своими фокусами!

– Так это я мигом, Анна Изольдовна!

– Ах, Петр Михайлович – уж поздно, вся изюминка насмарку. Уходите! И не возвращайтесь, пока не научитесь действовать без подсказок! А я буду молиться за вас! До свиданья!

Петр Михайлович спрятал колоду в карман и, имея весьма смущенный вид и чертыханья в голове, покинул гостиную.

– Дурак! – крикнула Анна Изольдовна, когда за ним закрылась дверь, и отчего-то заплакала.

Егор Лукич оттопырил пальцами левую ноздрю и, довольно ловко вбросив в неё щепотку молотого жгучего красного перцу, вдохнул всей грудью.

– РРРЕЩЩЧЕ!!! – проревел в чихе Егор Лукич и, смахнув слезу, оттопырил правую ноздрю и повторил операцию.

– АППРРРРОБИРУЙ, мать твою!!! – от рёва Егора Лукича в серванте посыпался кофейный сервиз.

Теперь он оттопырил одной рукой обе ноздри, а другой вбросил в них целую пригоршню перца:

– ПРРРАЩЩАЙ, етишкины бубенцы!!! – взревел в чихе Егор Лукич, – О-о-о, ТРРРОПИ МАРРРУСЯ – ВАРРРЯГ ПАРРРВЕТ ТВОЮ НЕВИННОСТЬ!!! Уф-ф-ф…

Егор Лукич вытер слезы, обтёр пот со лба и, счастливо вздохнув полной грудью, бодро, вприпрыжку пошагал умываться.

– Знаете, Марья Сергеевна, я прямо-таки удручен вашими коленцами.

– Об чем это вы, Павел Ильич?

– Ну, как же? Вот давеча, в гостях у Козюлькиных, вы чего откололи?

– Ах, вы об этом! Ну да, а что же этот старый хрыч меня постоянно за, простите, ягодицы щипал и норовил за груди ухватить? Поделом и получил!

– Вам достаточно было мне пожаловаться, и я поставил бы его на место! А макать пожилого человека головой в клозет, по меньшей мере, не этично. Вы же дама, в конце концов! Маленькая хрупкая женщина! А ведете себя как какой-то неотесанный мужлан!

– Подумаешь… Пусть вообще радуется, что меня вовремя оттащили, а то утоп бы в собственном клозете. Вот смеху-то было бы!

– Смеху? Ага! Только смеяться вам пришлось бы уже где-нибудь на северном лесоповале… Ну да черт с ним, с Козюлькиным. А у Голубицких? Вы же Анне Семеновне ни одного волоса на голове не оставили!

– А пусть в следующий раз за своим языком следит! Нечего трепаться! Она, между прочим, и про вас, Павел Ильич, гадостей наплела! А я очень не люблю, когда про моих любимых людей говорят гадости. А если она еще раз при мне что-нибудь такое вякнет, то я ей челюсть сверну – ей богу!

– Кстати, за челюсть: третьего дня вы избили Никиту Михайловича, и теперь он в больнице, с челюстью, переломанной в нескольких местах. Вы его железной трубой били или кастетом? И за что, кстати?