Павел Лукаш - Разговор о Ренессансе

Враги растопчут по частям —
вся конспирация к чертям:
я вне себя – я вышел весь.

Ещё любовь – незваный гость:
лишь безысходность, ревность, злость,
холестерин и лишний вес…

Тянулся из последних жил
и тоже стану чёрным магом,
чтоб под твоим пиратским флагом
ещё пожить, как раньше жил —

без прав особенных и льгот…
Но этот год себе дарую,
когда почти закончен год,
в неделю пятьдесят вторую.

А новый год, как новый дом —
в плохое верится с трудом.
Но потому судьба – волчица,
что может всякое случиться.

И ты решай, как дальше жить,
поскольку подрастает смена —
они владеют, несомненно,
твоей наукой ворожить.

По банальному примеру
тех, с кем шёл в одном строю,
наконец-то прожил веру
в непосредственность свою.

Не вставал на пьедестал —
тунеядствовал нечасто —
для родных и литначальства
быть поэтом перестал.

Вот – выращивал приплод.
Вот – зашкаливали нервы.
Вот попался на развод
кроликов и прочей нерпы…

Не вопрос «Кто виноват?» —
50% с носа.
И «Что делать?» – нет вопроса,
так как выбор маловат.

Всё жене? А всё же – не…
Вот же – пьезозажигалка.
Впрочем, ничего не жалко.
И ни холодно, ни жарко —
даже если всё жене.

Помахав рукой дивану,
уходил, как лев в саванну,
хоть и было тяжело.
Поболело – зажило.

Ощутимые уроны —
борщ, котлеты, макароны,
ежедневные уборки,
чистые носки, футболки,
скатерти сбережены…
То есть плохо без жены.

Показательные плюсы —
одинаковые вкусы
в плане книг, картин и вин,
так как вкус всего один,
нервы не напряжены…
То есть лучше без жены.

Эта тема между тем —
из сакраментальных тем.
Брак законный – это как
Мандельштам и Пастернак.
Но, возможно, я женюсь
на какой-то из марусь.

Обыденные страсти грохотали:
скучнее списка – лишние детали.
Решаю поберечь свои седины,
чужую жизнь прочтя до середины.

Постмодернизм – как много в этом звуке
и в прочих звуках, впрочем – и в предметах,
во вкусах, и в искусстве, и в науке,
в приметах, и в приветах, и в поэтах.

Поэзия – алкоголизм, литклубы,
эвтерпы, предрассветная заря…
В реальной жизни нужно чистить зубы
(о прочих гадостях не говоря).

Ещё семья – пригодны для семьи
и девки-вамп, и кухонные клуши.
Не будь зависим, и они твои —
всего-то нужно забирать их души.

Мы все учились – кто легко, кто в муках —
и получились – впору удивиться.
А если нет – так в детях и во внуках…
А если нет – так что же, удавиться?

Так вот! – не для того меня рожали,
не для того в спортзале нагружали…
А для чего – мне так и не сказали,
ещё обворовали на вокзале.

Навалились беды скопом —
всё согласно гороскопам
из бесплатных местных пресс
К бесовской взываю силе:
я на пляже – не в могиле,
почему мне тошно, бес?

Говорит: я знаю точно,
кто в могиле – тем не тошно,
там совсем другой процесс.

Говорит: не знаю даже,
я же даже не на пляже,
жить на пляже – это стресс.

Найдя песчаный краешек земли
на берегу, где большей частью скалы,
той ночью веселились как могли
наёмники – легалы, нелегалы.

Они изображали рандеву.
Один из них лабал на барабане.
Увидев этот танец наяву,
я обомлел до сухости в гортани.

И вдруг луну затмил чудесный лик.
А груди, два ржаных как будто хлеба,
до горизонта, но всего на миг
загородили всё ночное небо.

Сияла ночь, когда я встретил Вас,
и всё былое скрылось, как в тумане,
своеобразный африканский вальс
играли о любви на барабане…

Напрашивалась жертва для огня,
для духов – по каким-нибудь старинным
обрядам. И к светящимся витринам
я отошел, чтоб съели не меня.

Что-то близкое культуре
зашевелится в натуре —
как тут утерпеть?
Я-то сам по деду «лапоть»:
пить сивуху, девок лапать,
под гармошку петь:

«Эх, дубинушка-дубина,
то берёза, то рябина,
клёны-тополя…».
Три аккорда без мороки —
это вам не караоке:
тра-ляля-ляля…

Если так сатином веют,
почему лобки не бреют? —
удивляется народ.
Девки водят хоровод.
А когда девчонки бриты,
отмечая габариты,
удивляется народ —
но уже наоборот.

Чтоб приветила улыбкой,
угости девчонку рыбкой,
антрекотом, огурцом
с человеческим лицом.
В свете процедуры этой
рыбка может быть конфетой —
заурядным леденцом
с человеческим лицом.

На девичьем толковище
рассуждали о козлище:
мало курит, мало пьёт,
много молока даёт,
не урод, репродуктивен,
свыше меры не противен,
без причины не боднёт —
но козлина ещё тот.

Не желаю удавиться,
говорит одна девица —
мужиков хороших нет? —
да поможет Интернет.
Мой милок сидит в Инете,
и мечтает о минете —
так и я себе Кузьму
виртуального возьму.

Пусть к «уважение» слову синоним – «страх»,
а чтобы выжить хоть как-то, нужна лояльность —
всё же спрошу: «У кого-то ещё на устах
внятное: «Бейте своих, чтоб чужие боялись»?»
Предполагаю, что горе не от ума —
голод душевному очень вредит здоровью…
Как на иврите про бабу сказать: «стума» —
типа «тупая», – России скажу с любовью.
Впрочем, любовь – это молодость и простор…
Жил там на Волге, служил на Курилах… Спроси я,
так разорвут, а всего-то вопрос – не спор:
«Волга – Россия? Курилы – они Россия?».
Я, как о манне, молился бы небесам —
только не верю. Хотя попрошу у Санты —
баба ушла, а Россию оставил сам —
«Дай им какие-нибудь антидепрессанты».