Павел Лукаш - Разговор о Ренессансе

Побережье, прогулки, вино,
небеса цвета ультрамарина…
«Хорошо бы сниматься в кино», —
говорила одна балерина.

«Не люблю целоваться в „Рено“», —
говорила одна англичанка.
Тихий вечер и кресло-качалка…
Что ещё? А не всё ли равно…

И припомнить уже не дано,
что сказала одна недотрога
в одурении сенного стога —
это было довольно давно.

А на вопрос: «Придёшь на именины?»
один ответ – я отвечаю: «Нет».
Мне противопоказан яркий свет,
дым сигарет, вино и мандарины…

Гулянок не люблю – не то что ты.
Мне всё равно сегодня до изжоги
курить и пить вино до тошноты.
И вспоминать, и подводить итоги:

раз не живу среди твоих пенат
без публики и всяческих прелюдий,
и не вхожу в твой маленький сенат,
где все смешались в кучу – кони, люди…

Владею креслом – пристань кораблю —
от пуфика для ног до изголовья,
а пью когда хочу и что люблю,
и неизменно – за твоё здоровье.

Вся наша жизнь – икра, хорошее спиртное,
кино по DVD, девчонка в неглиже,
ещё – окно на пляж… Короче, всё такое…
А прочее не жизнь – проверено уже.

Всё потом – а потом… Проверено и это —
хоть рифмы высекай по камню долотом…
Ты укажи на том приличного поэта —
и там же прочитай, что у него потом…

Наверно, возразишь: что, собственно, не дело —
и отроду дано и надо заслужить…
Была такая жизнь, пока не надоело
и жить – как умирать, и умирать – как жить.

Не было для нас карьер,
чтобы с места да в карьер…
Чтобы рисовать-лепить,
музыку писать, не пить,
и стихи давать в печать,
и за это получать…

Так как были мы не те —
на какой-то частоте,
той, что если кто мудила —
до того не доходило.
Нам не то чтоб фарт не пёр —
нас не видят до сих пор.

Но они в пределах круга
любят искренне друг друга.
Легитимный Мегакруг —
появившийся не вдруг.
Так что никаких обид —
я ведь сыт и не побит.

И при счастье вот таком
не являюсь мудаком.

Отразился не впервые
в каплях солнечных очков —
вспомнил эти мостовые
и морзянку каблучков.

То ли солнце зоревало,
упуская горизонт…
То ли что-то назревало,
если только повезёт.

Знак из прошлого для встречи,
до которой доживу.
Точно так же гасли свечи,
или это дежавю…

Проходное чувство-кроха
не оставит и следа.
Дежавю – не так уж плохо
для посмертного суда:

неподвижен, веки смежил —
просто фишка на кону.
Вроде жил, а вроде не жил —
благо, есть решать кому.

1
Среди носков и кофеварок —
в недоумении дарящий.
А мне легко найти подарок,
ведь я и пьющий, и курящий.
Короче, не ходи к гадалке —
бутылки есть и зажигалки…

2
Так попытайся – уцелей,
измученный уже детсадом…
В десятом справлю юбилей,
раз был рождён в шестидесятом.
Пусть не нагруженный казной,
я горд своею крутизной.

3
И пацанам за пятьдесят —
уже на ниточках висят,
и эти ниточки всё тоньше,
и мне полтинник скоро тоже.
Не только тратили рубли,
но и себя не берегли.

4
А если скажут: «Света нет,
и больше ничего не будет», —
и эта, третья из планет,
планета тоже обезлюдит,
так пожил я уже с полста —
спроста, а может, неспроста…

1
Это ж людей собирать —
предпоколение вдовье —
хвастаться и привирать,
празднуя полувековье,
с видом на невдалеке
медикаментные годы.
Ну их – столы в кабаке
за предпоследние голды.
Ну его – этот концерт
с концептуальным акцентом
(жизнелюбивый концепт,
по дружелюбным оценкам).
Ну её – кто там прочтет? —
очередную из книжек,
выпущенную за счет
отчелюбивых детишек.

2
Можно – довериться генам,
спрятаться, и не блажить
(судя по аборигенным
мифам, тут можно пожить),
в месте невинном, целинном,
где не подступится ген
(в емкости с пенициллином —
местный такой Диоген).
Можно похерить науку —
новый уклад, креатив —
и, помолившись, на руку
спецремешок накрутив,
если по нормам – в плохие,
но без слезы, без стыда,
броситься в бездны-стихии —
чтобы уже без следа…

Утеряна последняя надежда,
ведь, если только новости не врут —
подорожали пища и одежда,
бушует вирус и бомбят Бейрут.

Повсюду террористы и провидцы,
крутые рвут, убогие скулят,
фланируют бедовые девицы —
но, в общем, тоже счастья не сулят.

А кто живёт достойными трудами —
по вечерам, с оплатою вперёд,
желающих ведёт к знакомой даме,
за что комиссионные берёт.

Процент самоубийств наглядно вырос,
хиреет быт, чиновники берут,
по миру ходит беспощадный вирус,
упала биржа и бомбят Бейрут.

Зной такого типа есть,
что не можешь спать и есть,
зной, что пресекает блажь
погулять, сходить на пляж,

зной, что из водителей
делает вредителей,
зной, что делает зверей
из отцов и матерей.

Безальтернативный зной
накрывает белизной —
столь невыносимый зной,
что я сам дурной и злой.

Кто ж бывает радостный
в зной сорокаградусный?

В процессе виртуального общения
за плотными наушниками – глушь,
невнятное ночное освещение,
поблизости забыто-спящий муж…

За речью не угонится вебкамера
(не так уж ноу-хау хороши),
но радостно, и сладостно, и камерно —
как будто бы в округе ни души…

Но тут – к неотвратимо воспаряющей —
не знающей в реале ни о ком,
проснувшийся некстати проверяющий
подходит сзади – тихо – босиком…

Она же – из-за мизерного отзвука —
вернувшись в пласт реальной маяты,
мгновенно закрывает крышку ноутбука,
и восклицает: «Ой! Откуда ты?».