Евгения Непомнящая - Жунькины байки. Сетевые записки

И действительно, минут через надцать раздался звонок. Это звонил мой зубной врач пригласить меня на просмотр захватывающего фильма, под названием «Жунькины зубки».

То есть на профилактический осмотр. Муж, в полной уверенности, что звонит служащий из киббуца, не стал слушать длительное восточное вступление моего врача, о здоровье, о мире, и вообще о том, что слышно, а напрямую спросил служащего, не будет ли после процедур ужин?

Врач удивился и осторожно намекнул, что он вообще-то после процедур ужин клиентам не подает, и максимум, на что мы можем рассчитывать, это на кофе, в приемной.

Мужу это предложение не понравилось, он сказал, что, если нет ужина, то и суда нет.

То есть мы не приедем, и не осчастливим своим присутствием столь учтивое заведение. Врач понял, что не может терять постоянных клиентов, которые уже два года кормят его и его семью, и предложил компромисс, что он принесет из дома сэндвич и накормит мужа…

Мужу предложение не очень понравилось, потому что обещанный сэндвич был один!

Спустя пару минут он понял, что голос в трубке, больно знакомый, и он его где-то слышал не раз.

Начал перебирать в уме, всех служащих киббуца в котором ни разу не был, но споткнувшись на первом, опять напрямую спросил собеседника, кто он такой?

– Врач ваш, – засмеявшись, ответил врач наш. Вечером того же дня, мы сидели в приемной.

– Кофе хотите? – предложил нам доктор Муаяд…

– А что ужина у тебя так и нет? – хором ответили мы…

И засмеявшись все втроем, дружно вошли в кабинет, осматривать мои зубки. Вопрос куда поехать на три дня зимой, где купаться в теплой джакузи, и что жрать на ужин пока остался открытым.

Говорят, что сегодня день яйца. Ну, пусть будет день яйца. Одного! Меня, вон тоже в детстве, мама кормила яйцом, глазуньей.

Боже мой, я эту гадость скользкую, до сих пор не ем, оно, яйцо, в виде глазуньи, противно всему моему существу.

Но тогда, в шесть лет, я не могла оформить свое отношение к яйцу, в правильные слова, и потому только сразу ревела, стоило маме подсунуть мне эту гадость. Ревела и плевалась.

Мама очень огорчалась. Мама хотела, чтоб я была толстой и здоровой, а я не хотела ради красоты и толстоты, жрать эту дрянь, под названием глазунья. Но и маму огорчать тоже не хотелось.

И вот однажды, я нашла выход… Мама, по-прежнему, каждый вечер кормила меня глазуньей, но я уже не устраивала истерику. Вначале, я съедала сосиску, чтоб потом отдать должное яйцу. Мама, видя, что я ем, спокойно покидала кухню. Мир и благодушие, даже счастье царили в семье.

– Гетта, Женька начала есть яйца! – рассказывала мама своей сестре, моей тете.

Гетта радовалась вместе с мамой. Я толстела и здоровела.…

Однажды, мама решила сделать на кухне генеральную уборку. И отодвинула кухонный шкафчик, с посудой.

За шкафом, на полу, мирно лежала вся глазунья, которую я выбрасывала, в тот момент, когда мама выходила из кухни…

Нет, меня не били!

Никогда еще в жизни, она не ждала звонка от мужчины, с таким нетерпением как от него. Она ходила по квартире, нет, не ходила, металась, с тоской поглядывая на телефон.

Второй телефон мобильный, был постоянно включен, что не случалось с ней последние пять лет. Обычно она мобильный выключала, когда знала. что все, кто могут по нему позвонить, уже дома. Рядом с ней.

Она металась по квартире, а телефона молчали, оба, два, как партизаны на допросе. Она даже напевала песенку из кинофильма «Карнавал»:

– Позвони мне, позвони, позвони мне ради бога.

Но он не звонил. И это было обидно, потому что прежде, чем расстаться с ней позавчера, он во-первых назвал ее милой. А во-вторых спросил, согласна ли она. Хочет ли?

Она не колеблясь, сказала, что согласна. И вот, пожалуйста, прошло три дня, а он не звонит.

Даже после ее согласия, не звонит. Коварный. Уговорил ее, яркими красками расписывая будущее, соблазняя немыслимыми перспективами.

И если в начале, когда она шла к нему на свидание, она еще сомневалась, соглашаться ей или нет, то после его сказочной россыпи слов и комплиментов в ее адрес, она сомневаться перестала и решилась сказать: да!

Хотя ее согласие, в корне бы поменяло ее теперешнюю жизнь, привычный мерный распорядок дня, дневной сон, ночные чтения. От всего этого пришлось бы отказаться, ради него. Правда он намекнул, что у него на примете есть другая, даже две, но он все же отдает предпочтение ей, уж чертовски хороша ее улыбка, и манеры.

Тогда она не обратила внимание на его слова, считая себя, как всегда вне конкуренции. Тем более, что она видела ту, вторую, о которой он говорил.

Видимо, коварный искуситель назначил им обеим свидание в одно и тоже время, но она пришла раньше, а та, вторая, невзрачная, угрюмая, опоздала. Она попрощалась с ним за руку, уходя. И он сказал, что позвонит. Разве можно верить мужчинам?

Он так и не позвонил. И она поняла, что ее место служащей, в ведущей компании страны, ей никогда не достанется.

Он не принял ее на работу. Коварный.

Вадим, мойщик моего подъезда, которым я управдомлю, пришел на работу в солнцезащитных очках.

– Что случилось, Вадим?

– Да вот, операцию сделали, новый хрусталик в глаз вставили. А ты, Женя, почему такая красивая сегодня? Куда-то идешь?

Женя поглядела на себя со стороны. Домашний халат. Вязаные носочки. Взъерошенная прическа. Тапочки. Глаза еще не проснулись. Одного совсем нет.

– Да нет, Вадим, это тебе новый хрусталик в глаз вставили.

Раньше Барух был Борисом. Но с приездом в Израиль, решил сразу стать израильтянином, и поэтому пошел в Министерство внутренних дел и запросто поменял имя.

Оно ему очень нравилось, потому что было все время на слуху.

На его, Борином слуху.

И хотя он еще плохо понимал иврит, но все же сумел выучить такое красивое слово: «шем», что значит имя.

И постоянно его слух улавливал:

– Барух-а-шем, барух-а-шем, – это проходящие мимо люди в черных халатах, радовались и приветствовали его, Бориса. Так и говорили:

– Барух-это имя!

Типа, Чемберлен, это голова!

Барух Чемберленом не был, иврит давался с трудом, и поэтому он решил начать новую жизнь, в новой стране, зарабатывая себе на жизнь горбом.

На пятый день пребывания в стране, Барух устроился грузчиком на холодильный завод, и перетаскивал на своем горбу холодильники «Амкор». И однажды, то ли горб не выдержал, то ли ремень, державший холодильник на спине протерся, только упал холодильник с Баруховой спины, на пол упал, на заводской пол.

Но заводик был старенький, пол дощатый не выдержал падения холодильника и раскололся. Тут же прибежало холодильное начальство, и начало искать виноватых.