Кирилл Берендеев - ЦТП

– Это наша страна, и мы за нее в ответе, – так и не услышав от меня ответа, произнес старший. – Мы сделаем ее лучше, мы для этого родились на свет и точка, – старший резко повернулся ко мне, и тут же изменив тон, спросил, не нужен ли платок. Я отказался.

– Где мы вообще?

– Это окраина столицы, так называемый Старый город. До революции здесь жила знать, потом дома частью снесли, частью перестроили под нужды рабочего класса, вот там, – он указал на химзавод, – находился Летний дворец императора. Простите, но дальше мы не можем вас сопровождать. Но до гостиницы добраться очень просто. Проходите улицу Строителей до конца, выйдете на шоссе Энтузиастов, там будет остановка тридцатого автобуса. Ходит он нерегулярно, но вы сможете поймать маршрутку или велотакси. Они довезут вас до площади Восстания. А оттуда буквально два шага, в сторону Дома Народов. Это высотное здание с золоченым шпилем и часами, вы, наверное, его видели.

– Из номера, – кивнул я. Мы попрощались, неловко пожав руки. Пикап затарахтел, обдав игравших детей клубами черного дыма, скатился вниз по холму. Я еще ждал чего-то, но когда машина скрылась, медленно побрел к шоссе, нагнув голову, прижимая платок к лицу. Как поверженный в драке. Выбирался с пропахших зловонием улиц без солнца, без зелени, без единого стекла, – в неведомую даль, к чистому небу, к паркам и фонтанам. Брел, пока не услышал шум, скрип и крики погонщиков.

На шоссе дома были хотя бы кое-как покрашены – но тоже стояли, зияя пустыми глазницами окон, кое-где забитыми фанерой или заложенными картоном или тряпьем, вяло колышущемся на ветру. Тут хоть можно дышать.

Машин почти нет, – пока я осматривался, проехали с десяток не больше, все старые разваливающиеся колымаги, или такие же пикапы, как и довезший меня сюда. Остальное пространство заполняли либо велосипеды, либо гужевой транспорт, перевозивший пассажиров, продукты, нехитрый скарб, коробки с магазинным товаром. Ни регулировщиков, ни светофоров, перейти на другую сторону пришлось, перебегая между волами и лошадьми и стараясь не вляпаться. Автобус, двухэтажный монстр, прибыл через минут десять ожидания, влезть в него, как ни старался, не смог, слишком много пассажиров, и так висевших на поручнях. Пришлось звать велотакси.

Им управлял старик ветеран, за золотой он согласился доставить меня до самой площади Восстания. Мы отправились в путь, старику хоть и привычно крутить педали, но сегодня он уже наработался, а потому еле тащил крохотный мобиль, честно отрабатывая врученные деньги, – только негромко позванивали знаки заслуг перед отечеством на кителе.

Путешествие длилось около часа, оба изнемогли. Я добавил старику еще столько же, невзирая на его просьбы, в глазах читалась беспримерная усталость и мольба о помощи, наверное, я был неправ, но запихал в карман меж орденами бумажки и поспешил прочь.

Планета постепенно приходила в себя, расцветали привычные пейзажи, заполнялись знакомыми красками, мир, качнувшись вправо, качнулся влево, но искомой гармонии не достиг – возле самой гостиницы стояли две полицейские машины. Я добрался до номера, стал вызванивать Лидию.

И когда девушка на коммутаторе готова была соединить нас, бросил трубку. Что я скажу ей? Что?

Да, эти революционеры рассказали, как отвечать на все расспросы, еще утром, очень просили запомнить в точности. Мол, после похищения меня усыпили, а затем выбросили на окраине города, еле смог выбраться. И я согласился, не ропща, не возражая. Подавленный, кем? – двадцатилетними недоумками! И так преклоняющимися перед мной, как представителем могущественного Центра терраформирования… будь он неладен. Будь я неладен! И так возносящие его до небес и просящие у него прощения – что же я не надавил на них. Не потребовал немедля отпустить генерала? Иначе, им на головы сверзится небесная кара корпорации. Отчего робко молчал, а после с готовностью вкушал хлеб и пил вино?

Что со мной вообще случилось такое? Робко соглашаясь и поддакивая, не озаботился даже о судьбе своего знакомого, с таким доверием отнесшегося ко мне. Ведь я же инспектор, я по должности своей разруливал непростые ситуации, а засыпался на самой простой. Плевать, что взяли в плен, я перед ними, как титан перед муравьями, одно мое слово могло перевернуть этот мир. И ничего не знаю об этой банде, ни состав, ни число, ни местонахождение. Только серый пикап с драной крышей. И лица по крайней мере трех из этой ячейки. Расковырять их лежбище, вытащить на свет, долго трясти, а потом бросить к ногам – единственное, чего так сильно и так запоздало хотелось.

И еще успокоить хоть как-то Лидию. Моя вина, только моя.

Снова попросил девушку соединить меня с абонентом, оба долго ждали. Наконец, извиняющийся голос: «на том конце никто не отвечает, попробуйте перезвонить попозже». Я похолодел. А если, они и ее, вот так? Выскочил наружу, и в то же мгновение столкнулся с каким-то чином. Вытащив удостоверение комиссара, чин попросил задержаться – нет, с Лидией все с порядке, сейчас она у прокурора дает показания, ну что вы, конечно, ее никто и не думал забирать, мы пытаемся разобраться. И оставшись наедине в номере, прибавил: пожалуйста, не сообщайте об этом инциденте никому, это в ваших же интересах. Я снова подавился и кивал, кивал…

Допрос оказался недолгим – я повторил все то, чему меня научили подпольщики, комиссар, сожалея, откланялся, и попросил только не уезжать из столицы, он еще свяжется. Когда он ушел, я в изнеможении плюхнулся на кровать, ни разу в жизни не чувствуя себя столь униженным. Кулаки нещадно колотили подушку, мяли, терзали ее. Единственный выход, который сумел найти.

Не знаю, сколько пролежал. Есть не хотелось, вставать тоже. Вытянув руку, сделал радио погромче – черная тарелка, лишенная рычажка выключателя, заполнилась голосами ведущих новостей. События передавали каждые три часа, в полдень, полночь, три, шесть и девять. Сейчас половина второго, может…

Нет, говорили о важном правительственном решении – цены на ковровые изделия и товары из хрусталя с сегодняшнего дня снижаются на двадцать процентов. Даже в номере генерала я не видел ничего подобного, хотелось бы знать, они вообще продаются, эти ковры и хрусталь. После виденного утром верилось в них, как в легенду о Прометее.

В дверь поскреблись. Время уборщиц.

Но на пороге стояла Лидия. Налетела, вцепилась, прижавшись всем телом, шептала горячо в шею.

– Жив, все в порядке, вернулся, жив. Я так боялась. Как отец? Видел его, говорил? Что вообще было, расскажи… нет, постой, ноги не держат, лифт отключили опять, еле дошла. Давай посидим чуть.

Сели на смятой постели, Лидия обняла, прижалась всем телом. Снова стала спрашивать про отца. Мороз прошел по коже, она это почувствовала.