Николай Москвин - Узелок на память [Фельетоны]

— Технология несложная, — рассуждает Отрешко. — Танцуй от печи: закладывай сырец, загружай уголь, следи за огнем. И чего тут мудрить?!

А он, Клюев, мудрит! То ковш предложит соорудить, чтоб сподручнее золу удалять, то вагонетку просит усовершенствовать, то требует поставить особый вентилятор, дабы тепло от остываемых изделий употреблялось с пользой.

Начальник же цеха Михаил Литвиненко имеет на сей счет свою точку зрения. Не нами-де технология обжига установлена. Предки и без ковша обходились, а кирпич поди какой выдавали! Конечно, в предложениях Клюева есть смысл. Но больно уж канительное это дело — хлопочи, перестраивай! План и без того выполняется. Стоял бы себе у печи да шуровал. За технологию отвечает Наталья Григорьевна Отрешко.

Ан нет, лезет в калашный ряд. На собрании с критикой выступает: «Ритм не тот». В застое обвиняет.

— Такому недолго и в газету настрочить! — сокрушается парторг в тон начальнику цеха.

— Чего там «недолго», когда уже настрочил! — вносит ясность Отрешко. — На весь город опозорил! Читали «Красную искру»? Полюбуйтесь: «На комбинате „Монолит“ рационализаторы не находят поддержки»!

— Склочник, что и говорить! — заключил начальник цеха. — Тяжело работать с такими характерами.

На разных вышках стояли начальник цеха Михаил Литвиненко и обжигальщик Георгий Клюев. Казалось бы, начальнику с его вышки виднее, что к чему. Однако кругозор человека не всегда определяется штатной ведомостью. Стоя у печи, Георгий Клюев видел подальше своего начальника. Он ценил заслуги предков в развитии керамической промышленности, но взор обращал в будущее. Он чувствовал, какого ритма требует от завода страна. Кирпич-то в его печи особенный — огнеупорный. Без этого кирпича не может обойтись ни черная, ни цветная металлургия. Десять рационализаторских предложений Клюева сводились к одной цели: дать больше огнеупоров для доменных и мартеновских печей.

Не за букву «т», не по пункту «В», а за упорство в огнеупорном деле обжигальщик-новатор снискал немилость начальства.

Георгий Клюев обратился за помощью в суд и стал именоваться истцом, а начальник цеха Литвиненко — ответчиком. Истец и ответчик явились в назначенный день по вызову. А рабочие комбината пришли в зал народного суда без вызова. Они-то и помогли народному суду установить истину. Суд решил вернуть обжигальщика Клюева на место прежней работы и потребовал от комбината оплатить ему вынужденный прогул.

Георгий Клюев снова обжигает кирпич. А начальник цеха хмурится пуще прежнего. Он полагает, что авторитет его пошатнулся. К тому же Клюев опять требует рационализации, просит предоставить ему возможность работать на двух огнях, как иные новаторы работают на двух станках. А начальник цеха Литвиненко смотрит на это со своей колокольни. Он считает, что заниматься рационализацией и руководить цехом — значит быть между двух огней.

Посему он настоятельно требует от директора комбината решить мучительный вопрос:

— Кому быть и кому не быть в цехе — мне или Клюеву?

Директор комбината долго думает и принимает соломоново решение:

— А пошлите вы этого Клюева… к главному инженеру Еремееву!

А главный инженер сумрачно молвит:

— У вас, Клюев, есть непосредственное начальство — Литвиненко. Обращайтесь к нему.

…Тернист путь рабочего — изобретателя на комбинате «Монолит». Гоняют человека по замкнутому кругу. Воздвигают перед ним бюрократические препоны.

И все же новое пробьет себе дорогу в жизнь и в «Монолите». Консерваторы будут посрамлены!

Случалось ли вам, читатель, проезжать из станицы Цимлянской в станицу Семикаракорскую?.. Какие чудные, живописные просторы! По левую руку плещут сизые волны Цимлянского моря и, отливая серебром, уходит в степь полноводный канал; по правую — широко и привольно раскинулись донские займища. В цветущих садах утопают белоснежные дома казачьих станиц и хуторов, изумрудно-зеленым ковром стелются колхозные поля.

Глаза не наглядятся, душа не нарадуется!

…Вот на проселке замечаю нечто похожее на прошлогодний стог сена. Подъезжаю… Курень. Стены плетневые, грубо обмазанные глиной. Над крышей вьется дымок. Тишина… Вдруг внутри куреня́ что-то оглушительно грохнуло и зазвенело. Послышался зычный бас:

— Ты опять по щипцам целишь, растяпа! Не молотобойцем тебе, а куроводом быть! Вот уж вправду говорится, ежели бог ума не дал, то кузнец не прикует.

«То ж кузня», — смекнул я.

У входа к дверному косяку приколочен кусок фанеры с надписью: «Поковка производится на давальческом сырье. Заказчик обеспечивает своего молотобойца. Правление колхоза „Дружные всходы“, Семикаракорского района».

Заглядываю внутрь. У наковальни стоит с погнутыми щипцами коренастый мужчина лет пятидесяти. Напротив него, опершись на кувалду, виновато склонил голову парень — косая сажень в плечах.

— У вас, товарищ, заказ? — обратился ко мне кузнец.

— Нет, — говорю, — я сам коваль — Вакула Григорович Коляда, с Полтавщины.

— Почет и уважение! Я Ермаков Григорий Иванович.

Кузнец полюбопытствовал, каким ветром занесло меня в Задонье.

— По командировке из колхоза, — отвечаю. — В Казань еду. А по пути решил заглянуть к куму, в Сальск.

— А в Казани у тебя тоже кум? — осведомился Ермаков.

— Нет, — говорю, — в Казани — дело общественное. Есть там учебно-показательная кузня. Голова нашего колхоза Остап Пантелеймонович наказывал: «Поезжай, Вакула, подивись, треба и нам свою добрую кузню заводить».

— Вон у вас какое отношение к кузнице! — с грустью вздохнул Григорий Иванович. — А тут вот ни куется, ни варится…

— Отчего бы такое? — спрашиваю. — Живете вы на Дону в достатке, а кузня, извините, хуже котуха…

— Да-а… — зло сплюнул Ермаков. — Дома и артельные службы на хуторе нашем справные. Нынче колхоз еще отчислил на строительство триста тысяч… А на кузницу — опять ни копейки. Она вроде единоличного сектора… Инструмент пора на лом пускать. Молотобойца три года прошу… Никакого тебе внимания. Нужно бригадиру колесо оковать — шли своего молотобойца. Что ни день — новый человек. Сейчас вот Феденяша так маханул кувалдой — последние щипцы исковеркал… Обращаюсь я к председателю: так, мол, и так, Иван Васильевич… А он мне: «Толковый ты человек, Ермаков, а того не разумеешь, что кузница — это пройденный этап». Погляди, говорит, какая техника на полях! Тридцать тракторов работают в колхозе. А разъездная мастерская на колесах!..

— Оце козак!.. Неправильная линия у головы вашего колхоза.

— Линию одной головы можно бы выпрямить. Да ведь линия эта от области начинается. Суди сам: зимою всех казаков учили на курсах. Кого — агротехнике и поливному делу, кого — обращению со скотиной. Туда же, в область, с опытом вызывали полеводов, доярок, чабанов, птичниц… А нашего брата, кузнеца, со счетов сбросили. Видимо, полагают, даром хлеб едим. Как бы не так: прошлый год я весь бригадный инвентарь перечинил, сколько бричек оковал, колес отянул, скобяных изделий намастерил! Негоже за каждой мелочью к государству обращаться! А разве мало таких голов, что и за жестянкой в «Сельхозснаб» ездят?!