Array Антология - Русская эпиграмма второй половины XVII - начала XX в.

Украл мужик коня. Допрашивать в вине
Судья приехал в суд на краденом коне.
Кому теперь решить чело́битье и ссору —
Тому или другому вору?

За взятки и грабеж подьячий здесь повис.
Вверх тело поднялось, душа спустилась вниз.

Под камнем сим лежит умерший человек:
Он здесь спокойно спит; то ж делал весь свой век.

Ты, муж, мне говоришь, винна я будто в этом,
Со всем люблюсь что светом;
Покойся, мой дружок, вины моей в том нет:
Весь свет я чту тобой, в тебе я чту весь свет.

Венецианская монахиня живет,
Как должно жить, оставя свет,
И в люди для того не хочет появиться,
Что, быв освистана, опять того ж боится.

Вольтера все бранят, поносят
И гнусный на него такой поступок взносят,
Что много он в своей «Истории» [45] Т. е. в «Истории Петра Великого». налгал.
Ну, виноват ли он, когда его дарили
И просили,
Чтоб вместо правды ложь он иногда писал?

Что М<���айков> никогда, писав, не упадал,
Ты правду точную сказал.
Я мненья этого всегда об нем держался:
Он сколько ни писал, нигде не возвышался.

Преострым ты умом явил нам, Боало,
Какое нам от жен бывает в браке зло.
Но ты не пожелал добавить в поученье,
Как нам по естеству питать к ним отвращенье.

Кремнев в отчаянье в удавку лезть готов
Затем, что в зимний день исходит много дров.

Все любят истину, да с разницею той,
Чтоб сказана была она на счет чужой.

Рай на лице ее, однако в сердце ад.

Он умер, чтоб расход на кушанье сберечь.

Что пользы в тишине, когда корабль разбит?

Почто писать уметь?
Писцы хорошие не в моде, —
Ведь так не ходит медь,
Как золото, в народе;
А розница лишь тут,
Что злата золотник, а меди целый пуд.

Насмешка вредная бывает иногда
Причиной самому насмешнику вреда.
Ко Не́рону один представлен был детина,
Похожий на него и ростом и лицом;
А Не́рон всем была известная скотина,
Он матерью своей ругался и отцом.
С насмешкой сей тиран детину вопрошает:
«Скажи, пожалуй, мне всю правду, молодец,
Бывала ль в Риме мать твоя, как мой отец
Владел престолом сим?» Детина отвечает:
«Как Клавдии носил порфиру и венец,
Тогда в Рим мать моя не ездила ни разу,
А только многажды по цесарску указу
Приезживал сюда покойный мой отец».

Коль сила велика российского язы́ка!
Петров лишь захотел — Вергилий стал заика.

Петр, будучи врачом, зла много приключил:
Он множество людей до смерти залечил.
Когда ж он будет поп, себя он не уронит
И в сем чину людей не меньше похоронит.
То предвещание немедленно сбылось:
Сегодня в городе повсюду разнеслось,
Что от лечбы его большая людям трата.
Итак, он сделался палач из Гиппократа!

Довольно из твоих мы грома слышим уст:
Шумишь, как барабан, но так же ты и пуст.

Я критика творцов к чему ни применю,
Подобен, мнится мне, бесплодному кремню,
Который никогда себя не согревает,
Но часто здания огромны зажигает.

Завистный критик, ты сказать себе позволь,
Что так ты вреден всем, как вечно тляща моль,
От коей никакой нет к пользе нам надежды,
Но часто тлит она богатые одежды.

Ты мнишь, как все кричат, горит соседский дом:
«Я богу домолюсь, спасу себя потом».
Бог долготерпелив, потом его прославишь,
Как дом свой от беды грядущия избавишь.

Молчишь, что говорить ты с знатными стыдишься,
Молчишь, что с бедными промолвить ты гордишься.
В тебе спокоен дух, вовеки ты не мнишь,
Счастливо в свете сем живешь и век молчишь.

Как если скажешь нам ты что-либо нестройно,
В ошибке таковой простить тебя достойно:
Нет времени тебе подумать никогда,
Язык твой упражнен, но праздна мысль всегда.

Винна́ твоя жена всечасно без причины,
И кажутся тебе врагами все мужчины.

Ложится весел спать, встает смущен с одра
И хочет быть таким, каким он был вчера.

Скупой, хотя и есть, нет часто повторяет.
Хвастун, хотя и нет, есть многим возвещает.

Без нужды не скачи, доколе цуг твой в мо́че.
Когда б так Феб скакал, то был бы день короче.

Любовь не зрит вины, хотя и мимо ходит,
Но гнев, хотя и нет, вин множества находит.

Проси, чтоб я любил тебя, — не соглашусь.
Бояться не велишь — но я тебя боюсь.

Ты хулишь, если что достойно зришь хвалы,
Но хвалишь, если что достойно зришь хулы.

Восплачь, Чулков! Твое вчерашне представленье
У зрителей ввело тебя во омерзенье.
О смерти Трувора ты очень гнусно выл;
Достоин твоего герой сей плача был.
Игранием твоим покойник остыдился.
Но более его псаломщик осрамился.

Под кучкой сей зарыт пречестный человек;
Он обществу служил во весь свой долгий век,
От зависти самой имел похвал венец
И украшением природы почитался;
Но наконец,
За все свои труды, от голода скончался.