Александра Щепкина - Бояре Стародубские. На заре (сборник)

По указу царскому боярин Матвеев выехал из Москвы вместе с сыном своим на Верхотурье. Его сопровождал обоз с прислугой и вещами его. Боярин Матвеев не успел достичь Верхотурья: в Казани нагнал его другой указ царский. По указу этому объявлено было боярину, что он лишился боярства, что велено отобрать у него все вотчины и дом его в Москве, слуг его отпустили всех на волю, самого же боярина вместе с сыном его приказано сослать в Пустозерск. Вслед за Матвеевым сосланы были братья Натальи Кирилловны, Нарышкины; партия Милославских усилилась и выхлопотала все это у юного царя.

Здоровье царя начинало крепнуть. Царевна Софья Алексеевна выказала особую привязанность к больному брату и усердно ухаживала за ним в его болезненном состоянии. Царевна ежедневно приходила в комнату больного брата и проводила большую часть дня с ним; она не избегала присутствия бояр, приходивших в комнату государя; напротив, она входила в беседы с ними, осведомляясь о государственных делах, толковала с царем и боярами о затруднениях, в которые поставлена Россия войнами на Украйне и в Сибири. Постоянно видела она в покоях царя его постельничего Языкова и стольничего Лихачева; царевна Софья замечала их влияние на царя и старалась привлечь их к себе, приобрести их доверие. Но ей удалось скорее расположить к себе боярина и князя Василия Голицына, который был тоже приближен к царю Федору: с ним было легче сблизиться царевне Софье, над ним приобрела она большое влияние. Князь понял, что честолюбивая царевна, заняв влиятельное положение при брате, выдвинет и его самого; ему нравились ее смелость, честолюбие, и он начал служить и помогать ей. Князю нравилась и наружность царевны, молодость и сила, хотя в наружности Софьи было мало женственного и в красоте проглядывала жестокость ее нрава. Царевна Софья часто обращалась к Голицыну за советами; она писала ему о своих планах, и мы видели, что письма эти передавались иногда через Ивана-блаженного. Но в последнее время Ивана не было видно; он не показывался ни наверху, в тереме царевен, ни в храмах Кремля. Исчез он с той поры, когда побранили его в царском тереме. Пришел он раз вечером и плакал в покоях царевны Софьи. Он рассказывал, что Артамон Сергеевич Матвеев убивался больно и тосковал, что расстался он с царицей Натальей Кирилловной и сыном ее Петрушей.

– И я по боярине плачу и убиваюсь, – прибавил он. – Когда же вернут нам боярина Матвеева? – спрашивал он у Софьи. На это царевна Софья, а еще больше боярыня Хитрово побранили Ивана и пригрозили ему, запретив навсегда расспрашивать о Матвееве:

– То ведает Бог да царь, а тебе, Ивану, молчать о том надлежит.

– Прощай, царевна! – молвил он, привстав со своей скамьи. – Вижу, ты его не жалела, не станет и Иван жалеть о тебе! – кротко проговорив эти слова, Иван выскользнул из терема и быстро сбежал по лестнице; без оглядки пробежал он по площади Кремля, и с той поры его не видали ни около дворца, ни в храмах Кремля.

– Прикажи, князь Василий, отыскать Ивана-блаженного, – просила царевна Софья Голицына, – не с кем рассылать мне милостыню нищей братии без Ивана, – прибавила она, взглянув на князя с милостивой улыбкой.

Понял боярин, что нужен был ей Иван для передачи писем ее и других поручений. Князь распорядился и приказал своим слугам и служилым людям в Стрелецкой слободе отыскать Ивана. Обегали все монастыри, осмотрели по всем церквам в Москве и в окрестности, но нигде не нашли блаженного. Несмотря ни на какие допросы в семье, где давали угол Ивану для житья, ничего о нем не узнали.

– Ушел от нас, а куда пошел, не ведаем! – другого ответа не получали, хотя искали блаженного весь месяц.

А блаженный был меж тем далеко от Москвы и шел все дальше на север, пробираясь к Пустозерску. В зимнее время пешком и без денег, не зная пути, он шел от села к селу, от огорода к огороду, везде спрашивая дорогу дальше. Добрые люди жалели его; около Вологды предлагали ему теплый бараний тулуп, но он не принял его. Он брал подаяние в виде хлеба и другой пищи и редко брал деньги. Почти безостановочно, днем и ночью, продвигался он вперед к своей цели, распевая молитвы. Силы его поддерживало желание порадовать сосланного боярина своим появлением, остаться жить при нем и помогать и служить огорченному боярину, чем он мог служить ему в его пустыне. И если бы понадобился ему посланный в Москву, он так же терпеливо пустился бы и в обратный путь.

После шестилетнего отсутствия возвращался боярин Алексей Стародубский в Русскую землю, на родину. Он радовался окончанию войны, рад был и вернуться в Россию и домой к отцу. Всему войску стало известно, что Москва заключила перемирие с Польшей на тридцать лет. Известно было, что боярин Тяпкин, долго бывший резидентом русским в Варшаве, отправлен был заключить мир с ханом крымским и с турецким султаном, и все ратные люди надеялись, что их скоро распустят. Бояре подумывали о скорейшем возвращении в свои вотчины, на покой; а торговые люди, забранные из городских посадов, спешили вернуться к брошенным своим делам. Боярин Алексей Стародубский был отпущен из войска на родину для излечения раны, которую он получил в битве с турками на Бужинском поле, по правую сторону Днепра, при последнем походе на Чигирин. Чигирин был уже во власти русских, и Ромодановский был призван защитить город от нападения турок, пришедших с Юрием Хмельницким, намеревавшимся вновь овладеть всей Малороссией. Ромодановский опоздал на помощь; город был уже сожжен, а воевода Ржевский убит на стенах верхнего города турецкой гранатой. После многих стычек с турками русские отступили, покинув разрушенную столицу гетманов, а Ромодановский отозван был в Москву за этот неудавшийся поход и передал войско другому воеводе. Боярин Алексей, пробывший несколько времени в Переяславле вместе с другими ранеными, скоро мог уже отправиться в путь на родину и возвращался туда при обозе Ромодановского.

Многие русские бояре были на пути домой, после шести лет, прожитых в иных условиях, среди других обычаев и нравов. Жизнь среди казаков и поляков, встречи с другими иностранцами познакомили их с совершенно новым для них бытом; они видели, что всем жилось здесь свободнее, и даже женщины показывались вне дома с открытыми лицами и в красивых нарядах.

Большинство бояр отзывалось о таких обычаях с порицанием, но были и такие, которым нравилась, по душе пришлась эта новая и более свободная жизнь. Только недоверие к чужеземцам, воспитанное в них искони, да страх нарушить правила, установленные церковью, страх общения с католиками удерживали молодых бояр в границах принятых на Руси обычаев. Многие, однако, уже решились брить бороды, коротко стричь волосы, что считалось за грех между остальными. Боярин Алексей Стародубский не уклонялся от новизны, не боялся чужеземных обычаев, он понимал разумно, что все это не касалось его веры. А молодость манила его, как и многих других, к новизне и свободе, с которыми жилось веселее. Знал молодой Стародубский, что бояре в Москве давно негодовали на все новшества, виденные в доме боярина Матвеева и допущенные при дворе. Помнил он, что неблагосклонно относились к театральным представлениям, введенным в потешной палате царя Алексея Михайловича, хотя бралось содержание пьес из библейской истории; но такие удовольствия казались им чем-то нарушающим благочестие; по мнению их, в царских палатах довольно было потешаться шутами и шутихами.