Мэри Шелли - Наследник Мондольфо

Лудовико почти достиг двадцатилетнего возраста, когда умер его старший брат. Князь Мондольфо к тому времени уже четыре месяца находился в Неаполе, стремясь завершить переговоры о бракосочетании между его наследником и дочерью одного знатного неаполитанского семейства, когда эта смерть разрушила его надежды и он в горе и печали возвратился в свой замок. Спустя несколько недель, проведенных в скорби и раздумьях, он успокоился. Даже в старшем сыне он больше любил наследника своего имени и состояния, нежели свое дитя; а когда сеть, которую он соткал для него, разорвалась, он быстро принялся плести другую.

Лудовико призвали к отцу. Старинный обычай приписывал значительность подобным приглашениям; но юноша с гордой улыбкой отбросил эти ребяческие старания и с величественным спокойствием предстал перед явно переменившимся к нему родителем.

– Лудовико, – промолвил князь, – четыре года назад ты отказался принести священнические обеты и вызвал тогда мое крайнее негодование; но теперь я благодарю тебя за это упрямство.

Лудовико слегка насторожился, подумав, что отец хочет подольститься к нему с каким-то дурным умыслом. Два года назад он стал бы действовать сообразно этой мысли, но ныне привычка к счастью уничтожила в нем подозрительность. Он молча склонил голову.

– Лудовико, – продолжал отец, меж тем как гордость и желание снискать доверие волновали его душу и даже отображались на лице, – сын мой, я был несправедлив к тебе; но теперь то время миновало.

Лудовико учтиво ответил:

– Отец, я не заслуживал вашего дурного обращения; надеюсь, я удостоюсь вашей милости и узнаю…

– Да-да, – смущенно перебил его Фернандо, – ты не понимаешь… Ты желаешь знать, почему… Словом, ты, Лудовико, теперь моя единственная надежда… Олимпио умер… Род Мондольфо лишился опоры, но ты…

– Извините меня, – ответил юноша, – роду Мондольфо ничто не угрожает; вы, сударь, вполне способны послужить ему опорой и даже приумножить его нынешнее величие.

– Ты не понял. У рода Мондольфо нет иной опоры, кроме тебя. Я стар, я ощущаю свой возраст, и эти седины напоминают мне о нем слишком явственно. Побочной ветви у нашего рода нет, и вся моя надежда – в твоих детях.

– Моих детях, сударь! – ответил Лудовико. – У меня есть лишь одно дитя; и если бедный малютка…

– Что за вздор? – с раздражением вскричал Фернандо. – Я говорю о твоей женитьбе, а не…

– Сударь, моя супруга всегда готова воздать вам свое покорное почтение…

– Твоя супруга, Лудовико? Ты сам не знаешь, что говоришь… Как? Кто?

– Фиалковая дева, сударь.

Буря чувств отразилась на лице Фернандо. То обстоятельство, что его сын втайне от него заключил недостойный союз, потрясло все его существо, а нахмуренные брови и нетерпеливые жесты говорили о невыносимой боли, которую причинила ему эта мысль. Последние слова Лудовико успокоили его. Та, которую он называл супругой, на самом деле таковой не являлась – князь был уверен в этом. Он улыбнулся несколько мрачно, однако удовлетворенно.

– Да, – ответил он, – я понимаю; но ты испытываешь мое терпение. Тебе не следует шутить над таким предметом или надо мной. Я говорю о твоей женитьбе. Теперь, когда Олимпио мертв, а ты вместо него – наследник Мондольфо, ты можешь заключить выгодную, нет, поистине блестящую партию, которую я устраивал для него.

Лудовико ответил со всей серьезностью:

– Вы изволите не понимать меня. Я уже женат. Два года назад, когда я еще был презренным, гонимым Лудовико, я заключил этот союз, а теперь с гордостью покажу миру, как моя супруга-крестьянка во всем, кроме рождения, умеет следовать обязанностям, которые налагает на нее высокое положение.

Фернандо привык владеть собой. Он чувствовал себя так, словно его поразили кинжалом; но он подождал, пока к нему возвратятся спокойствие и дар речи, и затем произнес:

– У тебя есть ребенок?

– Наследник, сударь, – ответил Лудовико, улыбаясь, ибо отцовская мягкость ввела его в заблуждение, – прелестный, здоровый мальчик.

– Они живут поблизости?

– Я могу привезти их в Мондольфо в течение часа. Их домик находится в лесу, примерно в четверти мили к востоку от монастыря Санта-Кьяра.

– Довольно, Лудовико; ты сообщил странные известия, и я должен поразмыслить над ними. Я еще увижусь с тобой нынче вечером.

Лудовико поклонился и вышел. Он поспешил к своему домику, рассказал обо всем, что понял или запомнил из произошедшего, и велел Виоле быть готовой явиться в замок, как только их туда призовут. Виола вздрогнула; ей пришла мысль, что дело обстоит вовсе не так хорошо, как расписывает Лудовико; но она утаила свои опасения и даже улыбнулась, когда супруг, поцеловав своего мальчика, провозгласил его наследником Мондольфо.

Фернандо не выдал себя ни взглядом, ни словом, пока сын был достаточно близко, чтобы его услышать. Он подошел к окну и спокойно стоял, дожидаясь, когда Лудовико перейдет подъемный мост и скроется из виду. Тогда, не сдерживаясь более, он принялся расхаживать взад-вперед по зале, и его шаги гулко отдавались под сводами. Он выкрикивал проклятья и ударял себя по голове крепко сжатым кулаком. Нескоро он вновь обрел способность рассуждать здраво – он мог лишь чувствовать, и чувства эти были сущей пыткой. Наконец буря улеглась, и он опустился в кресло. Его сдвинутые брови и подрагивавшие губы выдавали глубокое раздумье. Сперва ум князя пребывал в страшном смятении, но постепенно оно унялось, ход мыслей стал более спокойным, они приняли единое направление, на котором он сосредоточился, покуда, как ему показалось, не увидел окончательный итог.

Эти размышления заняли несколько часов. Когда он поднимался с кресла, словно пробудившись от тревожного сна, его чело постепенно прояснилось. Он простер руку и воскликнул:

– Так-то вот! Я одолел его!

Настал вечер; объявили о возвращении Лудовико. Фернандо опасался сына. Он всегда боялся его решимости и бесстрашия. Он боялся, что страсти юноши столкнутся с его собственными и что в этом столкновении его страсти не возобладают. Посему, подавляя ненависть, мстительность и гнев, он принял сына с улыбкой. Лудовико также улыбнулся; однако в их улыбках не было сходства: одна была искренней, радостной и доброжелательной, другая являла собой кривую ухмылку с трудом подавляемой злобы.

Фернандо промолвил:

– Сын мой, ты вступил в брак мимоходом, словно это детская забава, но, когда дело касается княжества и благородной крови, всякая потеря или приобретение слишком существенны, чтобы обращаться с ними столь легкомысленно. Молчи, Лудовико! Выслушай меня, умоляю. Ты заключил непостижимый брак с крестьянкой, который я мог бы признать, однако не могу одобрить, который будет неприятен для твоего государя и унизителен для всякого, кто ищет союза с домом Мондольфо.