Виктор Аскоченский - Асмодей нашего времени

– Только чтожь бы вы думали? говорила Соломонида Егоровна. Подъѣзжаю я къ театру, гляжу: Тютюевъ генералъ. Я была совершенно изумлена, полагая его въ Тифлисѣ. Онъ провелъ насъ въ ложу и разсказалъ намъ объ этомъ происшествіи.

– А мнѣ говорили, сказалъ господинъ съ владиміромъ въ петлицѣ, что напротивъ, Лермонтовъ вызвалъ.

– Совсѣмъ нѣтъ! Комужь лучше знать, какъ не генералу? Тютюевъ говорилъ, что Лермонтовъ бывало у него по цѣлымъ часамъ дожидается пріема.

– Ахъ, maman! подхватила Елена, такой великій поэтъ – и въ пріемной! Это ужасно!

– Да, это дѣйствительно, подтвердила Соломонида Егоровна, Селифанъ Никифоровичъ престранный человѣкъ; никакого не обращаетъ вниманія на высшее вдохновеніе.

– Онъ смотритъ только на пуговицы да на пригонку мундировъ; я знаю его! замѣтилъ какой-то отставной военный въ преогромными усами.

– Это рѣшительно проза! подтвердила Елена. Imaginezvous, maman, онъ даже не знааетъ "Демона."

– Демона? сказалъ господинъ съ владиміромъ въ петлицѣ: какого это демона?

– Какъ, Порфирій Карповичъ, и вы не знаете Демона Лермонтова? съ изумленіемъ спросила Елена.

– И не дай Богъ знать его.

– Что вы говорите!

– Говорю то, что еслибъ и Лермоитовъ-то поменьше знакомился съ демонами, такъ его бы не уколотили. А то всѣ эти поэты да стихотворцы съ демонами за панибрата, а Господа Бога знать не знаютъ. Отъ того и бьютъ ихъ, какъ собакъ.

Софьинъ, къ сожалѣнію, мало обращалъ вниманія на такой разговоръ, предметомъ котораго была такая занимательная страница нашей литературы и притомъ объясняемая такъ мѣтко господиномъ съ владиміромъ въ петлицѣ. Онъ поглядывалъ въ уголъ, гдѣ на канапе сидѣла Marie, атакованная, какъ видно, любезностями господина съ лохматой головой и съ угловатыми чертами лица. Господинъ тотъ, положивъ ногу на ногу, почти лежалъ на канапе и разсказывалъ что-то въ полголоса, бросая насмѣшливые взгляды то на того, то на другаго гостя. При входѣ Софьина, онъ нахально вымѣрялъ его глазами и сказалъ Marie какое-то слово; вѣроятно, это слово не понравилось ей, потому что она съ замѣтнымъ неудовольствіемъ отодвинулась отъ своего собесѣдника и стала глядѣть въ противную отъ него сторону.

– Извините, громко сказалъ Онисимъ Сергеевичъ, входя въ гостиную. Здравствуйте, Владиміръ Петровичъ! А, и вы здѣсь? Хорошо сдѣлали, что пріѣхали сами.

Взоры всѣхъ обратились на Племянничкова, который, нисколько не растерявшись, первый подалъ руку Небѣдѣ.

– Что же? спросила Соломонида Егоровна.

– А чтожь, ничего, сказалъ Небѣда, не будетъ.

– Кто не будетъ, папаша? спросила Мари, оставляя свое мѣсто, съ явнымъ намѣреніемъ отдѣлаться отъ господина съ лохматой головой.

– Кто не будетъ, – Губернаторъ не будетъ.

– А Капачени?

– Капачини будетъ. Я самъ заѣзжалъ къ нему.

– А Жоржъ гдѣ? спросила Соломонида Егоровна.

– Остался у губернатора.

– Какъ это такъ?

– Да также, заартачился, останусь, говоритъ, вотъ и все. Ну я оставайся; тамъ, видишь, дѣти пріѣхали къ губернатору-то, сыновья, оба уланы, да лихіе такіе… А не угодно ли, господа, въ залу?

Гостя потянулись за Онисимомъ Сергеевичемъ.

– Bon soir, monsieur Софьинъ, сказалъ господинъ съ лохматой головой.

– Bon soir, monsieur Пустовцевъ.

– Что это за господинъ съ вами?

– Мой давній пріятель.

– Оригиналъ, какъ видно.

– Почемужь мои пріятеля должны быть оригиналами?

– Такъ мнѣ показалось.

– Если такъ, то вы, вѣрно, не захотите быть въ числѣ моихъ пріятелей.

– Га, да вы острякъ! сказалъ Пустовцевъ насмѣшливо, отступивъ на полшага и вымѣривая его глазами.

– Словцомъ перекидываетесь! сказалъ Онисимъ Сергеевичъ, подходя къ нимъ. Нѣтъ, батюшка Валеріанъ Ильичъ, тутъ вамъ взятки гладки. Не на того напали.

И взявъ подъ руку Софьина, Небѣда пошелъ въ залу. Владиміръ Петровичъ искренно благодарилъ про себя Небѣду, что онъ такъ кстати перебилъ разговоръ, который легко могъ кончиться какою нибудь непріятностью.

Изъ франтовъ, остававшихся въ залѣ, нѣкоторые оказались артистами. За пюльпитрами хлопотала віолончель съ физіономіей, будто бы сшитой изъ однихъ складокъ, точь въ точь старинныя фрески; двѣ скрипки и флейта съ красно-багровымъ носомъ. По всему замѣтно было, что они затѣвали положить начало этому вечеру какимъ нибудь квартетомъ.

Владиміръ Петровичъ, пущенный Небѣдою, подошелъ къ Marie, которая съ дѣтскимъ любопытствомъ! разсматривала щегольскую флейту, повертывая ее въ рукахъ и толкуя что-то господину флейтисту, улыбавшемуся весьма нѣжно и обязательно.

– А вы умѣете? сказала она Софьину.

– Не мастеръ.

– И хорошо дѣлаете.

– Какъ хорошо? спросилъ нѣсколько задѣтый этимъ флейтистъ.

– Инструментъ этотъ, отвѣчала Marie, страхъ какъ уродуетъ человѣка. Нашъ учитель Исторіи….

– Котораго, перебилъ Софьинъ, усмѣхаясь, – вы, конечно, "обожали"…

– Fi, онъ былъ такой гадкій, горбатый и съ преогромной головой.

– Извините, я перебилъ васъ.

– Нашъ учитель, продолжала Marie, говорилъ, что Алкивіадъ потому именно и бросилъ играть на флейтѣ….

– Кто такой-съ? спросилъ флейтистъ.

– Алкивіадъ, простодушно отвѣчала Marie.

– Лицо, мало извѣстное въ музыкальномъ мірѣ, замѣтилъ флейтистъ.

– Ктожь говоритъ вамъ, что онъ былъ музыкантъ? Это былъ… полководецъ такой, это… словомъ, это былъ "прелесть, очарованіе". Аѳиняне всѣ волочились за нимъ.

– Аѳиняне, подхватилъ флейтистъ, а не Аѳиняики? Ну, такъ онъ былъ артистъ на другомъ какомъ нибудь инструментѣ?

– Вовсе нѣтъ.

– Что это съ вами, Марья Онисимовна? смѣясь сказалъ Софьинъ. Ужь не хотите ли вы профессорствовать?

– И въ самомъ дѣлѣ! отвѣчала Marie, слегка покраснѣвъ. Какая же я школьница!

– Извольте-съ! провозгласилъ віолончелистъ, раскладывая на пюльпитрѣ какія-то ноты.

Віолончелистъ этотъ, какъ видно, заправлялъ цѣлымъ квартетомъ.

Софьинъ и Marie отошли и сѣли на одномъ изъ дивановъ. Минутъ черезъ пять квартетъ былъ въ полномъ разгарѣ. Всѣ присутствовавшіе оказывали приличное вниманіе, исключая Пустовцева, который, принявъ обычную свою позу, подпѣвалъ въ полголоса, отчаянно фальшивя на каждой нотѣ.

Квартетъ кончился. Онисимъ Сергеевичъ одинъ за всѣхъ поблагодарилъ артистовъ, подвизавшихся "изъ чести лишь одной."

– И что это тамъ черти задавили этого нѣмца проклятаго! Яковъ! нѣту нѣмца?

– Никакъ нѣту-съ, отвѣчалъ лакей, проходившій съ подносомъ.

– Коли нѣту, такъ и не надо.

Софьинъ и Marie ходили по залѣ. Онъ разсказывалъ что-то серьёзное хорошенькой собесѣдницѣ своей, которая, поворотивъ головку, смотрѣла на него глазами, полными участія и любопытства.

– Какъ же вамъ понравился квартетъ? сказалъ Пустовцевъ, подходя къ Marie съ другой стороны; на сжатыхъ губахъ его бродила злая усмѣшка.