Джон Голсуорси - Пустыня в цвету

Сделав над собой усилие, сэр Лоренс попытался поставить себя на его место. Не будучи человеком верующим, он знал одно: «Мне было бы противно действовать в подобном случае по чужой указке». Чувствуя, что это не решает вопроса, он вышел в холл, притворил за собой дверь телефонной будки и позвонил Майклу. Но задерживаться в клубе было опасно: он мог столкнуться с Дезертом, и сэр Лоренс, взяв такси, поехал на Саут-сквер.

Майкл только что вернулся из Палаты, и они встретились в холле. Сэру Лоренсу не хотелось советоваться с ним в присутствии Флер, хоть он и считал ее умницей, и по его просьбе они с сыном прошли к нему в кабинет. Отец начал с того, что рассказал Майклу о помолвке Динни – весть, которую тот, судя по его лицу, принял со смешанным чувством удовлетворения и тревоги.

– Ну и хитра! Ведь никому словечком не обмолвилась, – сказал он. – Флер говорила, что у Динни какой-то подозрительно сияющий вид, но мне и в голову ничего не пришло! Мы все так привыкли к тому, что Динни холостячка. И с Уилфридом к тому же? Ну что ж, надеюсь, старик уже пресытился Востоком!

– Да, но как быть с его вероисповеданием? – мрачно спросил сэр Лоренс.

– Вряд ли это имеет значение! Динни не очень набожна. Но вот не думал, что религиозные вопросы занимают Уилфрида настолько, что ему захочется менять веру! Меня это поразило.

– Тут все не так просто.

Когда отец рассказал ему всю историю, у Майкла сразу побагровели уши и вытянулось лицо.

– Ты ведь его знаешь лучше нас, – сказал в завершение сэр Лоренс. – Что ты об этом думаешь?

– Как мне ни грустно, но я не удивлюсь, если это правда. И для него в таком поступке, пожалуй, нет ничего противоестественного. Однако никто этого не поймет. Чудовищная история, папа, тем более что в нее замешана Динни!

– Прежде чем терзаться, давай-ка выясним, правда ли все это. Ты можешь у него спросить?

– Когда-то мог, и без труда.

Сэр Лоренс кивнул:

– Знаю, но ведь все это было так давно…

На лице Майкла мелькнула улыбка.

– А я так и не мог решить, знаешь ты об этой истории или нет, хоть и подозревал, что знаешь. Я почти не видел Уилфрида с тех пор, как он уехал на Восток. И все же я бы решился… – Он помолчал, потом добавил: – Если это правда, он, несомненно, рассказал Динни. Не мог же он скрыть такую вещь, собираясь на ней жениться!

Сэр Лоренс пожал плечами:

– Если он трус, почему бы ему не струсить и тут?

– Уилфрид один из самых сложных, противоречивых и непонятных людей на всем белом свете. Нельзя судить его по законам, которые управляют другими людьми. Но если он и рассказал Динни, она ни за что нам этого не скажет.

Отец и сын молча поглядели друг на друга.

– Имей в виду, – продолжал Майкл, – в нем есть нечто героическое. Только проявляется оно не там, где надо. Потому-то он и поэт.

Сэр Лоренс стал пощипывать бровь – обычный признак того, что он принял какое-то решение.

– Ничего не попишешь – надо действовать, люди все равно поднимут шум. Меня не очень волнует, что будет с Дезертом.

– А меня очень, – сказал Майкл.

– Я думаю о Динни.

– И я тоже. Но ты и тут имей в виду, папа: Динни сама будет решать свою судьбу; не надейся, что нам удастся ее отговорить.

– Это одна из самых неприятных историй, с какими мне приходилось сталкиваться, – задумчиво произнес сэр Лоренс. – Ну так как же, мальчик, кто с ним поговорит: ты или я?

– Придется, видно, мне, – вздохнул Майкл.

– А он скажет тебе правду?

– Да. Оставайся ужинать.

Сэр Лоренс покачал головой.

– Не решаюсь смотреть в глаза Флер, раз мы это от нее скрываем. Разумеется, пока ты с ним не поговоришь, никто не должен ничего знать, даже она.

– Понятно. Динни еще у вас?

– Уехала в Кондафорд.

– А что скажут ее родные? – И Майкл тихонько свистнул.

Ее родные! Мысль о них не оставляла его во время ужина, за которым Флер обсуждала будущность Кита. Ей хотелось, чтобы сын учился в Харроу, потому что Майкл и его отец учились в Винчестере. Мальчика записали в обе школы, и теперь надо было решить, куда он пойдет.

– Все родные твоей матери кончали Харроу, – говорила Флер. – Винчестер, по-моему, уж слишком кичливая и чинная школа. О ее выпускниках никогда даже газеты не сплетничают. Если бы ты не кончил Винчестера, ты бы давно стал любимчиком прессы.

– А ты хочешь, чтобы о Ките сплетничали в газетах?

– Ну да, по-хорошему, как о дяде Хилери. Ты ведь знаешь, что я предпочитаю твою родню по материнской линии, – Черрелов, хотя твой отец тоже очень милый.

– А я как раз думал о том, что Черрелы слишком упрямы и прямолинейны. Военная косточка.

– Это верно, но у каждого из них есть свои чудачества, и к тому же у них вид настоящих джентльменов.

– Мне кажется, ты хочешь послать Кита в Харроу только потому, что эта школа славится игрой в крикет.

Флер гордо вскинула голову.

– А если даже и так? Я послала бы его в Итон, только это уж слишком претенциозно; к тому же я терпеть не могу их бледно-голубую форму.

– Конечно, я пристрастен к моей школе, поэтому решай сама. Во всяком случае, школа, которая воспитала такого человека, как дядя Адриан, мне тоже подходит.

– Дядю Адриана не могла бы воспитать никакая школа, – сказала Флер. – Он пришел к нам прямо из палеолита. Но Черрелы – самая древняя ветвь в роду у Кита, и я хочу вывести в нем их породу, как сказал бы Джек Маскем. Кстати, я встретила его на свадьбе Клер, и он приглашал нас приехать к нему в Ройстон поглядеть его конный завод. Мне было бы интересно туда съездить. Джек выглядит как реклама охотничьего костюма; всегда очень элегантная обувь, при этом – удивительное умение сохранять непроницаемый вид.

Майкл кивнул.

– Джек – монета такой превосходной чеканки, что она почти перестала быть монетой.

– Напрасно ты так думаешь. Металла там еще сколько угодно.

– «Соль нации»… Никак не могу решить: в похвалу это говорится или в осуждение. Черрелы – лучшие представители своей касты, они не так чопорны, как Джек; но и глядя на них, я всегда чувствую, как много есть еще на свете такого, что им не снилось и во сне.

– Ну, дорогой, ведь не всякий может похвастаться христианским всепрощением!

Майкл бросил на нее пристальный взгляд. Но потом подавил желание сказать колкость и спокойно продолжал:

– Да, мне трудно сказать, где предел терпимости и сострадания.

– Вот тут мы куда умнее вас, мужчин. Мы ждем, чтобы предел обозначился сам собой; и полагаемся на свою выдержку. А бедняжки мужчины на это не способны. К счастью, в тебе есть что-то женственное. Поцелуй меня. Осторожно, Кокер иногда бросается. Значит, решено: Кит поступает в Харроу.

– Если к тому времени еще будут существовать такие школы, как Харроу.

– Не говори глупостей. Наши школы – вещь куда более вечная, чем любое созвездие. Вспомни, как они процветали во время войны.