Аннэ Фрейтаг - Вечность в тебе [litres]

Креветки потушить в сливочно-томатном соусе. Я добавляю еще немного рыбного бульона и половинки помидоров-черри, зачерпываю соус ложкой и пробую. Не хватает только свежего базилика. И щепотки перца. Вот все и готово. Я осторожно опускаю одно гнездо тальятелле за другим в кипящую воду и выставляю на кухонном таймере десять минут.

Через полчаса Уолтер и Андреа придут ужинать, но я не голоден. Тем не менее перспектива этого ужина была для меня единственной причиной вообще встать сегодня утром.

Я съездил на Виктуалиенмаркт [28] Виктуалиенмаркт ( нем . Viktualienmarkt) – постоянно действующий продовольственный рынок в центре города Мюнхен. и купил фрукты, овощи, свежие креветки и багет. Весь оставшийся день я простоял на кухне, готовя закуски. Брускетта, моцарелла из буйволиного молока с помидорами, пармская ветчина с медовой дыней, овощи на гриле и запеченные мидии. У меня определенно было слишком много времени. Но Уолтер любит итальянские закуски. А то, что останется, уничтожит Артур. Хорошая еда в этом доме не портится.

Мне хотелось бы, чтобы пришла Луиза. Мне хотелось бы, чтобы она поужинала с нами. И еще мне хотелось бы найти правильные слова, чтобы объяснить ей, что во мне происходит. И чтобы извиниться перед ней.

Мы с мамой вышли прогуляться. Совсем ненадолго. Всего на двадцать минут. Мы молча шли бок о бок, как два получеловека, поддерживающих друг друга. Я была рада, что она со мной.

Когда мы вернулись в квартиру, мама спросила, может ли она оставить рисунки себе, на память о Кристофере. Я подумала о маленьких рыбках у себя на шее и кивнула. Думаю, Кристофер хотел бы этого. Потом мы продолжили убирать его комнату, погруженные в раздумья и молчание. Это было благоговейно. Как ритуал. Ранний вечер постепенно переходил в поздний, а комната все больше пустела.

Преимущество проживания в доме с таким количеством квартиросъемщиков заключается в том, что можно тайно утилизировать огромное количество мусора, и никто не заметит и не узнает, кто это сделал. На этот раз это были мы.

Мы только что вынесли еще пять мешков, каждый раз озираясь по сторонам, словно злоумышленники.

Сейчас мы снова в квартире. Пахнет поднявшейся пылью и прошлым. Мама отправляется на кухню, чтобы принести нам чего-нибудь попить, а я иду в комнату брата и осматриваюсь. Шкаф и книжные полки пусты. Правый ящик-контейнер письменного стола – тоже. Левый все еще ждет своего часа.

Видеть, как Кристофер исчезает из своей комнаты приятно, и в то же время больно. Это все равно что убирать паутину, которая удерживала его здесь.

Я сажусь, скрестив ноги, перед столом Кристофера и открываю нижний ящик. И тут я, наконец, нахожу то, что всегда хотела найти. Я втайне боялась, что это единственное, что он не сохранил. Но он сохранил их.

Его записные книжки.

Это пять блокнотов, заполненных словами. Мой брат собирал их в течение многих лет. Я открываю верхний, скольжу подушечками пальцев по углублениям, оставленным стержнем шариковой ручки, а затем перелистываю страницы. Они изгибаются и издают этот потрескивающий звук, который производит бумага, когда она слишком плотно исписана вручную.

Кристофер записал сотни слов. Совершенно различных и абсолютно беспорядочно. Эти записные книжки похожи на его отпечатки пальцев. Отражение его мыслей, его маниакальной сущности. Рядом с некоторыми записями указаны определения и объяснения, рядом с другими – нет. Иногда его почерк легко читаем, а кое-где – торопливый и смазанный. Но цвет всегда один и тот же – синий. Кристоферский синий. Да, мой брат бывал подвержен маниям. Он бывал в депрессиях. Но он был замечательным.

Мама входит в комнату, держа в каждой руке по стакану напитка с кубиками льда. Аромат мяты достигает меня чуть раньше того момента, как мама приближается ко мне, садится рядом и подает мне чай со льдом. Затем ее взгляд падает на множество слов, и она улыбается.

– А я все гадала, где эти блокноты, – говорит она, заглядывая мне через плечо. Ее глаза блуждают по бумаге. Они опухли, а нос покраснел. Будто у нее аллергия. Она рассматривает исписанные страницы.

– Он был странным мальчиком, – говорит она через некоторое время. – Еще когда был маленьким. Совсем не походил на других детей. – Она делает паузу. – Все изменилось, когда родилась ты, – она коротко смеется и смотрит на меня. – Ты ему сразу понравилась. С самого первого момента. Между вами двумя всегда существовала особая связь… – Она снова ненадолго замолкает, затем добавляет: – Я думаю, она осталась до сих пор.

Мы листаем записные книжки. Страницу за страницей. Я читаю слова: Gefrierbrand, Holzeisenbahn [29] Holzeisenbahn ( нем. ) – детская железная дорога из дерева. , Selbsthilfegruppe, Wahlpflichtfach [30] Wahlpflichtfach ( нем. ) – обязательный предмет по выбору. , Doppelhaushälfte .

И под ними:

– Jemanden festnehmen (арестовать кого-то) и jemanden fest nehmen (взять кого-то силой в постели);

– zusammenkommen (встретиться) и zusammen kommen (испытать оргазм одновременно);

– gut zu Vögeln sein (любить птиц) и gut zu vögeln sein (хорош в постели).

Когда мы с Джейкобом поссорились, я утверждала, что всегда была с ним честна, но это совсем не так. Я могла бы без труда привести ему эти три примера, когда он спросил меня об этом. Потому что прекрасно их помнила. Просто мне было слишком неловко произносить их вслух.

Я думаю о Джейкобе и гадаю, как у него дела. И чем он сейчас занят.

Мне его не хватает.

Уолтер принес вино, Джулия – десерт, а Артур – подходящую музыку. Сначала звучал саундтрек к фильму «Крестный отец», а сейчас играет «L’italiano» Тото Кутуньо.

Мы впятером сидим за кухонным столом, который настолько перегружен, что я удивляюсь, как его ножки до сих пор выдерживают это изобилие. Никто не разговаривает, так как все едят. Мне нравится выражение на лицах людей, когда им что-то нравится по-настоящему. Тот момент, когда они закрывают глаза и замирают. Словно язык, который воспринимает только небо, когда все остальное на мгновение отключается.

Уолтер тянется за очередной запеченной мидией.

– Прости, если я повторюсь, – говорит он, глядя на меня, – но, парень, у тебя просто дар.

Артур опускает кусок багета в плошку с маслом и солью и говорит:

– Не стоит хвалить его, папа. Ему это совсем не нравится.

– В самом деле? – изумленно спрашивает Андреа. – И в чем же причина?

– Он злится, когда ему говорят, как фантастически он готовит и что он должен использовать свой талант, – отвечает Артур, прежде чем я успеваю что-то сказать. – Поверь, я знаю, о чем говорю. Мы спорим об этом уже несколько лет.

– Я очень люблю готовить, – говорю я, раздраженно глядя в сторону Артура. – Просто не хочу становиться поваром, вот и все.