Маргарет Макхейзер - Почти что сломанная жизнь [ЛП]

— В этом нет никакой необходимости. Твоему отцу и мне надо обсудить пару вещей. Оставайся здесь и поболтай с мамой, — низким голосом произносит он. И добавляет с улыбкой: — Пойди проверь, твоя комната все еще в четырех оттенках фиолетового?

— Доминик, думаю, мне стоит пойти с тобой, — говорю я, расстроенная тем, что он пытается остановить меня.

— Милая, — начинает он, потирая мои руки вверх и вниз, и от этого прикосновения по моей коже бегут мурашки. — Со мной все будет в порядке. — Он наклоняется вниз и, прежде чем отпустить мои руки, целомудренно целует в губы. Потом, еще раз целует меня в лоб и выходит за моим отцом на улицу.

— Вам тридцать восемь? — говорит отец Эйлин, начиная этот довольно странный разговор.

— Да, сэр. Через три недели мне исполнится тридцать девять.

Джордж ходит туда-сюда на заднем крыльце и останавливается посмотреть на меня, а затем снова начинает расхаживать.

— И вы также ее врач.

— Да, сэр, совершенно верно.

Джордж делает несколько шагов ко мне, и я выпрямляю спину, показывая, что вовсе не напуган его защищающей свою дочь натурой.

— Не доставляет ли это неудобство вашим отношениям «доктор — пациент»? Неужели вы не должны действовать в рамках профессиональной этики? — Он складывает руки на груди и широко расставляет ноги. Могу сказать, он совсем не рад тому, что Эйлин и я вместе.

— Формально, да. Но мы не выбирает в кого влюбляться, сэр. Она потрясающая девушка.

— Она многое пережила. Я не хочу, чтобы она страдала и из-за вас тоже. Вы существенно старше Эйлин, и когда вы, наигравшись, решите, что она для вас слишком молода, вы бросите ее, и ей придется вернуться к тому, с чего она начала, если не станет еще хуже.

— Я разделяю ваши переживания, но этого не случится. Эйлин очень мудра для своего возраста и прекрасна такая, как она есть.

Джордж делает ко мне еще один шаг.

— Вы отдаете себе отчет в том, что она никогда не будет работать? Никогда не сможет сама куда-либо пойти и будет до конца жизни жить в страхе?

— Сэр, при всем моем уважении, но я думаю Эйлин гораздо сильнее, чем вы думаете, и она определенно будет в состоянии делать все вышеперечисленное вами и даже больше.

— Она не может родить вам детей.

— Я знаю все, что сделали с ней эти монстры.

— Почему, позвольте узнать, тридцатидевятилетний мужчина, который кажется достаточно умным, финансово независимым, не женат и не имеет своей собственной семьи?

Вот дерьмо. Придется рассказать ему что-то о Челси.

— По правде сказать, я женат. — Вижу, как бледнеет лицо Джорджа, и его руки сжимаются в кулаки. — Со дня на день бумаги о моем разводе будет подписаны. Мой брат, который также мой адвокат, усердно работал над тем, чтобы закончить все как можно скорее, и мне все еще нужно подождать, чтобы дело вышло на стадию завершения, но даже такой влиятельный адвокат как он, не может ускорить это.

Джордж отступает на шаг назад, расслабляя кулаки. Он отворачивается и глядит на маленький, яркий садик и опирается на забор, делая большой вдох.

— Сэр, я могу быть с вами откровенен? — Я делаю шаг в его сторону и повторяю его позу.

— Разумеется.

— Эйлин, самый важный человек в моей жизни. Не могу даже представить свою жизнь без нее. Я буду защищать ее, содержать и помогу излечиться. Я знаю, что никогда не найду кого-то, кто тронет мое сердце так же, как это делает Эйлин.

— Но ее шрамы… — начинает ее отец.

— Несущественны. Я их даже не замечаю, никогда не замечал, — отвечаю я.

— А разница в возрасте…

— Она будет иметь значение только для завистников. Но, к сожалению, они повсюду. Я не обращаю на них внимание, их мнение ничего не значит для меня. Для меня важно только мнение Эйлин. Если она позволит, я останусь с ней до последнего вздоха.

Долгая тишина повисает между нами. Джордж, вероятно, обдумывает сказанное мною. От напряжения происходящего, биение моего сердца эхом разносится у меня в ушах, пока отец женщины, которую я люблю, раздумывает над искренностью моих слов.

— Знаешь что, Доминик? — он ждет, пока я отвечу.

— Нет, сэр, что?

— Думаю, тебе стоит называть меня Джорджем.

— Угадай, что? — говорит Доминик, после разговора со своим братом.

— Что?

— Вообще-то, мне надо рассказать тебе даже пару вещей. Во-первых, зеркало доставят сегодня после полудня. — Он глядит на часы, висящие над телевизором и потом опять на меня. — Уже через час оно будет здесь.

Блин. Я замираю и чувствую, как в меня медленно проникает страх, а в животе поднимается волна тошноты.

— Окей, это хорошо. Наверно. — Я не обманываю Доминика. Он знает, как я нервничаю.

— И только что произошла вторая вещь. — Он перестает говорить и через четыре большущих шага заключает меня в медвежьи объятия. — Мой бракоразводный процесс завершен, — бормочет он, целуя меня в лоб.

— Доминик, я так рада за тебя. — Я прижимаюсь к нему поближе, пытаясь в этой близости найти силы.

Тело Доминика вибрирует от восторга, и я чувствую, как его хорошее настроение проникает в мою душу. У нас столько всего впереди. У меня теперь будет зеркало, его развод улажен.

Несмотря на страх, ничего не могу с собой поделать, ощущая ликование от всего происходящего. С нами. Со мной.

Каких-то два месяца назад, я спала с ножом под подушкой и не могла пройти дальше, чем три ступени вниз по лестнице, не держась за свою тревожную кнопку. Я была полностью окутана облаком ужаса и страха.

Сегодня тот нож лежит в кухонном ящике. Тревожная кнопка валяется в столе в коридоре, и я даже оставляю деревянную дверь открытой, чтобы свежий воздух наполнял мой дом.

Стоя в объятиях Доминика, я думаю, что все это стало возможным только благодаря усилиям удивительного мужчины, которого я люблю.

— Доминик?

— Ум, — мычит он, пока его руки мягко скользят вверх-вниз вдоль моего позвоночника.

— Я люблю тебя, — шепчу я, чуть слышно. И становлюсь пунцовой, когда понимаю, в чем сейчас призналась.

Руки Доминика прекращают свое чувственное движение. Он немного отодвигается так, что может поцеловать мой нос, а потом прикасается лбом к моему.

— Скажи это снова, — требует он, — но ты должна сказать это громче.

— Я люблю тебя. — Желудок все еще вкручивает в узелок, и я не знаю, правильно ли выбрала момент, чтобы все это ему сказать. Но мне все равно. Я повидала на своем веку много всякого дерьма, поэтому мне необходимо, чтобы он знал, что я чувствую. Он единственный для меня — мне наплевать правильное время или нет.

Доминик берет мое лицо в ладони и поднимает его вверх, я смотрю в его завораживающие глаза — пылающие орбиты.

— Мое сердце — твое. Моя душа принадлежит тебе, потому что я люблю тебя всем своим существом, — шепчет он.