Соро Кет - Сахарная кукла

Она обладала удивительным для чокнутой шестым чувством, позволяющим ей выживать вопреки всему. Словно какая-то сила внутри нее, включала в важные моменты сознание и Джессика принималась с чувством, толком и расстановкой отвечать на вопросы лечащего врача.

И врач разводил руками.

– Она – нормальная! Абсолютно!

Его примеру следовали другие врачи. Ее желудок почти не принимал никакую твердую пищу. Ее печень была угроблена. Ее почки были работали с перебоями… но Джесс не просто была жива. Она была красива! Даже валяясь в рвоте на голом покрытой плиткой полу, она выглядела как роза, выпавшая из девичьей прически.

Чтобы не огрести от Филиппа, она пила теперь прямо в туалете. Там же блевала. Там же и вырубалась.

Входя к ней, я думала: не обвешаться ли мне чесноком? Человек не мог так пить и так выглядеть. Она пугала меня сильней, чем пугала в детстве, когда в ее глазах менялось вдруг выражение и пальцы, гладившие меня по щеке, вдруг начинали выворачивать ухо.

Теперь в ее глазах ничто не менялось. Пустые и чистые они смотрели сквозь меня, как будто не видели. «Ларингит» опять вступал в силу… Посовещавшись с Лизель, как раз гостившей у Маркуса, мы вызвонили врача.

То был вечер среды…

В четверг я по привычке встала пораньше и поднялась наверх.

Из комнаты пахнуло дезинфицирующим средством, немного выдохшимся за ночь, полиролью для мебели и свежим воздухом с Эльбы. Похоже, я забыла закрыть окно. Постельное белье было убрано, занавески сняты, покрытый пятнами матрас был последним свидетельством того, что в комнате жили.

Не помня себя от радости, я сбежала по лестнице и распахнула кухонную дверь. Солнце брызнуло мне в глаза. Заклятье пало, ведьма ушла. Негромко напевая себе под нос, я приготовила завтрак и включила кофеварку. Я не имела понятия, дома ли Филипп. Я знала только: Джессики больше нет!

И одно только это знание придавало мне силы жить.

– Я свободна! – сказала я голосящим чайкам.

– Размечталась, – сказал за спиной Филипп.

В пижамных штанах и тонкой белой футболке, он выглядел лет на пять моложе. Как сопляк. Привстав на цыпочки, – футболка туго облепила его тренированный торс, – Филипп вытянул руку и достал чашки. Обернулся ко мне. Я нервно сглотнула, заставив себя моргнуть.

Не сводя с меня змеиного взгляда, Филипп улыбнулся и чуть набычился, словно на прицеле держал.

– Такое чувство, я тебе нравлюсь.

Я не ответила. Губы чуть приоткрылись. Я силой воли закрыла рот.

С последнего раза, когда все было «точно в самый последний раз!», прошло четыре недели. Отмывая Джессику в ванне, борясь с искушением ее утопить, я думала: на кой мне все это? День за днем, ночь за ночью? Ради чего?

…В ту ночь, когда он совершил «сделку века», а Джесс прогнала меня, я вся в слезах позвонила Ферди и попросила его отвезти меня к Маркусу. И по дороге выложила все. Он клялся, что ничего не скажет своему брату… Но, разумеется, все сказал. Настоящий друг!

Маркус был в мастерской, когда Фил приехал. Дом вибрировал от Вивиальди и мы занимались любовью, сбросив одеяло на пол, чтоб кровать не скрипела. Вивальди сменился Моцартом. Я рыдала в расстегнутую рубашку Филиппа. Он молча целовал меня в голову.

– Теперь ты понимаешь, почему я так вскипел тогда? Почему на тебя сорвался из-за Ральфа? – спросил он, зарывшись пальцами в мои волосы. – Она умеет так влезть под кожу, что начинаешь думать, Джессика – твоя часть. И эта часть не может желать тебе чего-то плохого… И она говорила мне, что подозревает. Она не чокнутая. Она притворяется такой…

– Давай условимся, – попросила я. Губы еще горели от поцелуев и чуть саднили. – Давай условимся, что прежде, чем поругаемся, мы сначала поговорим.

– Не будет никаких «мы», – сказал он. – Тебе шестнадцать, Верена! Я не хочу, чтобы ты закончила, как она!.. А ты закончишь, если будешь со мной.

– Тогда зачем ты пришел?!

– Затем же, зачем ты меня впустила… Но это – в последний раз!

И он держался аж четыре недели.

Я надевала его рубашки. Это было единственное, что я могла с него получить. Сам Филипп почти что не появлялся дома. Зато в светской хронике появлялся. И промывая длинные волосы Джессики, испачканные желудочной слизью и желчью, я понимала: прямо сейчас, Филипп с другой, взрослой. Развлекается. А я теряю время, пытаясь оттянуть невозможное.

Миг, когда мне придется съехать отсюда.

Достаточно было лишь одного звонка. Но я все тянула. Звонок означал, что все будет кончено. Звонок означал уход с поля боя. Финальную сцену. Занавес. Когда я навеки рассталась с Ральфом, я была еще маленькой. Не знала, как будет тяжело.

Теперь – знала.

– …Что ты здесь делаешь? – вырвалось у меня, при виде Филиппа.

Филипп укоризненно склонил голову и поставил передо мной чашку.

– Я здесь живу, – он обжег губу, тихо выругался, подул на свой кофе.

Потом, вдруг, стрельнул в меня глазами.

– А ты?

Я забыла, что хотела сказать. От его близости мозг плавился и растекался в лепешку. И Филипп видел это. И улыбался одними глазами, как Тайра Бэнкс в старых выпусках «Топ-модели по-американски», которые так любила когда-то Джессика.

– Я имела в виду… Я думала… Ты был в клубе. Я думала, ты ночуешь с моделями .

Филипп снова обжегся. Подлил холодной воды и, попробовав, с наслаждением сделал большой глоток.

– Я был в клубе, – сказал он, – чтоб не видеть ее . Когда я прочитал твое сообщение, то с облегчением поехал домой. Если бы я знал, что ты здесь, то лег бы в твою постельку… Но я решил, что ты уехала к Маркусу.

– Не уехала. Хотела побыть одна.

– Я, если честно, не понимаю, чего ты возишься с этой нежитью.

Я отвернулась и стала машинально перемешивать овсяную кашу. Была лишь одна причина: он сам. Вскинув глаза, я поймала взгляд Филиппа, утонувший в разрезе моей-его бывшей рубашки. Он неспеша обошел наш круглый кухонный стол. Словно невзначай задев меня бедром, сел напротив. И снова уставился, как британский ученый, наблюдающий за поведением крыс.

Я смутилась; низ живота тянуло, соски торчали, как гвозди, шоркая о гладкую, почти невесомую ткань. Еще чуть-чуть и он меня же натычет носом в заляпанный стул.

– На тебе моя рубашка смотрится куда лучше, чем на моделях , – поразмыслив, сказал Филипп и очень громко втянул в себя кофе.

Если бы мать-графиня слышала эти звуки, она бы подлила бы яду, чтоб Филипп не позорил ее.

– Расслабься, Ви, я ни с кем не сплю. Что пишут в Инсте – неправда. Этим девушкам я не нужен. Только, чтобы платить…

Я бы расслабилась, но из меня текло и я сама уже ощущала запах. «Как алоэ и персики, – как-то сказал Филипп и рассмеялся. – Я начинаю понимать педофилов!»

Он встал, поставить пустую чашку на раковину. До каши никто из нас не дотронулся. Я тоже встала. Пора была бежать в ванную, принимать душ. Помощник Лизель, который отвозил меня в школу вместо Михаэля, был точен, как снайперская винтовка.