Стелла Так - Ритм наших сердец [litres]

Пустота во мне растворялась нота за нотой, в то время как мои пальцы все более возбужденно летали по клавишам. Звуки слились в дисгармоничный крик, вырвавшийся из самых недр. Однако я не перестала играть. Пусть мир услышит, что я испытываю, что он сделал со мной, как разорвал меня на части. Я играла и играла до тех пор, пока дыра во мне не исчезла, из меня не вытекло последнее чувство. Совершенно обессиленная, я опустила руки. В середине такта. Я просто оборвала звук, и аккорд эхом отразился по всему залу.

Потребовалось два, три, четыре вздоха, чтобы я заметила пот, струившийся у меня по лбу. Когда я подняла глаза, все взгляды были устремлены на меня. Ксандер и Итан сидели с открытым ртом. Ван Цвиден смотрел на меня пронзительно и бесконечно долго. По крайней мере, мне так показалось.

– Как называется эта пьеса, мисс Прайс? – наконец в полной тишине спросил он.

Я глубоко вздохнула.

– «Любовь», – хрипло ответила я. – Это называется «Любовь».

Ван Цвиден раздул ноздри. Его рука взяла лист бумаги и медленным решительным движением скомкала его в небольшой шарик и бросила в мусорную корзину рядом с ним.

– Спасибо, мисс Прайс. Мы с вами свяжемся, – холодно произнес он.

С дрожащими коленями я встала и, не говоря больше ни слова, покинула концертный зал.

Мы молча отправились в аэропорт. Ксандер уже успел забрать наш багаж из квартиры и отвезти туда, чтобы снова не столкнуться с прессой. Меня это не волновало. Я бы улетела обратно во Флагстафф и без багажа.

Когда мы наконец прибыли в аэропорт, оставалось мало времени. Ксандер крепко прижал меня к себе.

– Я люблю тебя, сестренка. Ты это знаешь, не так ли?

Я кивнула и тоже обняла его.

– Мне жаль, – прошептала я.

Брат тихо вздохнул.

– Не так, как мне. – Мы осторожно отстранились друг от друга, и он зашагал на регистрацию на свой рейс в Новый Орлеан.

– Как ты себя чувствуешь? – спустя целую вечность спросил Итан.

– Словно пустой белый лист, – проворчала я.

Он глубоко вздохнул, и я почувствовала его руку у себя на спине. Итан нежно погладил меня. Медленно добрался до моего бедра и притянул меня в бесконечно ласковые объятия.

– Любовь, – пробормотал он. – Ты ведь любишь его, не так ли? – Итану незачем было уточнять, кого он имеет в виду. Мы оба это знали.

– Мне жаль, – слабо прошептала я.

Он слегка дрожал, зарываясь лицом в изгиб моей шеи.

– Мне тоже, мне тоже… – прошептал он. Его руки на мгновение прижали меня к себе, прежде чем отпустить.

– Я не могу быть с тобой, Итан, – мягко призналась я. – Я просто не могу этого сделать.

– Я знаю, – просто ответил он.

Мы смотрели друг на друга, заглядывали друг другу в глаза, и я понимала, что что-то сломалось внутри нас, и оно должно зажить. Здесь, в этом аэропорту, часть нашей дружбы умерла, и мы оба оплакивали ее. Вместе. Мы скорбели, пока ждали вылета. Мы скорбели, когда ступали по гулкой металлической трубе на самолет. Мы оплакивали нас весь обратный полет во Флагстафф. Тихо и спокойно. Мы не касались друг друга, но расстояние между ними не превышало нескольких сантиметров.

Мы горевали, пока не приехали во Флагстафф и Итан не отвез меня домой. В тихий, одинокий дом. Дом, где меня никто не ждал, чтобы взять за руку. Никто не хотел заставить меня улыбнуться. Итан попрощался со мной у входной двери и уехал. Только когда после всех этих недель я снова оказалась в своей комнате и позволила себе упасть в кровать, наконец пришли слезы, которых я так долго ждала.

Я плакала и плакала. Плотина была прорвана, и я сама позволила это. Когда-нибудь станет лучше. В какой-то момент боль уйдет. Я цеплялась за эту мысль, сотрясаясь от жалких рыданий. Они словно смывали старую жизнь, которую я знала до сих пор. Когда-нибудь станет легче. Непременно.

Один месяц спустя

Когда-нибудь станет лучше. Непременно.

Два месяца спустя

Когда-нибудь станет лучше. Непременно.

Пять месяцев спустя

Когда-нибудь станет лучше. Непременно.

Шесть месяцев спустя

Когда-нибудь станет лучше. Непременно.

Я в последний раз решительно провела рукой по идеально расчесанным волосам и попыталась улыбнуться. Результатом стала печальная гримаса, которая вместе с немного покосившейся шапочкой выпускника на моей голове выглядела только еще более жалкой.

– Ты смешна. Как ты можешь еще оплакивать этого идиота? – пробормотала я сама себе. Ответом стал взгляд карих, бесконечно грустных глаз.

Тихий стук заставил меня вздрогнуть.

– Эй, бакалавр всех наук, ты готова? Нам пора, – сказал Ксандер и улыбнулся.

– Сейчас десять, праздник начнется только через два часа, – ответила я.

Брат скорчил гримасу.

– Ты хочешь мучить меня еще дольше? Мама не переставала с самого завтрака объяснять мне, какое я для нее разочарование. Еще десять минут, и я засуну голову в печку и включу газ.

– У нас электрическая плита.

– Тогда я понюхаю «Мистера Пропера». Пожалуйста, пойдем отсюда, – причитал Ксандер. Он выглядел ужасно. Я сомневалась, что он вообще спал с тех пор, как позавчера прибыл во Флагстафф. Почему-то мне его стало жалко, но я не могла не рассмеяться.

– Находиться дома в первый раз за два года трудно, не так ли? – поинтересовалась я, но все же проявила снисходительность и покинула комнату вместе с ним.

– Это ад! Если бы я не сделал этого давно, я бы съехал прямо сейчас. И что за странная помощница у мамы? Она ей и задницу вытирает? – фыркнул Ксандер, качая головой.

– Радуйся, что тебе не нужно этого делать. Любой человек, который терпит нашу мать, пусть и за деньги – святой, понял?

Вместо ответа брат просто перекрестился.

Задолго до того, как вошли в гостиную, мы услышали нашу родительницу. Она кричала в телефон целую кучу ругательств.

– Гори в аду! – взвизгнула она и повесила трубку в тот момент, когда мы вошли.

– Это был папа? – спросила я.

Мама неестественно улыбнулась.

– Я должна передать тебе привет. У него не получится приехать, его работа, очевидно, задержит его в Бостоне еще дольше. Работе сейчас двадцать три, и она блондинка.

– Они становятся старше, – заметил Ксандер, умудряясь выглядеть по-настоящему впечатленным.

Взгляд моей матери метнулся к нему и, если это вообще возможно, стал еще более кислым.

– Ксандер, я думала, ты поднялся наверх переодеться. Или ты в таком виде хочешь пойти на вручение диплома своей сестры? Что о нас подумают люди? Что мой сын спит под мостом? Стейси, принеси из спальни пиджак и галстук моего мужа. Голубой должен подчеркнуть цвет его глаз, – распорядилась она прежде, чем брат успел возразить. Новая помощница, которая, словно тень, следовала за моей матерью, кивнула и убежала наверх.