Виктория Холт - Невеста замка Пендоррик

Держа тетрадь в руках, я все более склонялась к мысли, что глупо было бы не прочитать ее. А что если там есть намек на то, как погибла Барбарина? Чувствовала ли она опасность? С кем и о чем говорила? Может быть, она записала свои подозрения?

И хотя дневник был явно детский и поэтому вряд ли мог касаться жизни в Пендоррике, я открыла его.

Первая запись была помечена шестым сентября, без года:

«Сегодня приезжал Петрок. Мы считаем, что он лучший мальчик из наших знакомых. Он немного хвастает, но все мальчики так делают. Кажется, мы понравились ему, потому что приглашены к нему на день рождения».

Другая запись была сделана двенадцатого сентября и гласила:

«Кэрри шьет нам платья. Она сегодня нас перепутала. Собирается к платьям приколоть записочки: Барбарина. Дебора. Будто это имеет значение! Мы ей сказали, что всегда носим вещи друг друга и у нас все общее, но она говорит, что мы, каждая, должны иметь свою собственную одежду».

Далее следовал детский отчет об их жизни в доме на болотах, о праздниках и балах, на которых они бывали. Я так и не смогла понять, кто же делал записи, потому что местоимение «я» совсем не употреблялось, везде говорилось «мы».

Я продолжала чтение, пока не наткнулась на пустую страницу. Я подумала было, что дневник на этом кончается, но пролистав пару страниц, обнаружила, что записи продолжаются, но уже по-иному. Изменился не только почерк, который стал более взрослым, изменился сам характер записей:

«Август, 13-е. Я потерялась на болотах. Это было так чудесно!»

Сердце мое учащенно забилось. Это писала Барбарина! С этого момента дневник полностью перешел во владение Барбарины.

«Август, 16-е. Петрок поговорил с папой, и тот, разумеется, в восторге. Притворяется, что удивлен. Как будто не этого они все уже давно ждали. Я так счастлива! Мечтаю поскорей перебраться в Пендоррик. Там я наконец буду вдали от Деборы. Подумать только: я радуюсь, что избавлюсь от Деборы. До сих пор она была частью меня самой, мы были неразделимы. Но именно поэтому я и хочу избавиться от нее, быть подальше. Она не может не чувствовать к Петроку то же, что чувствую я. Мы всегда чувствовали одинаково. Раньше, до того как мы познакомились с Петроком, это было здорово — вместе гулять, вместе шалить, вместе уходить от наказания. Но теперь все изменилось. Я хочу быть подальше от Деборы, подальше от ее взглядов, когда она смотрит на нас с Петроком — словно пытается прочесть мои мысли, как раньше, и не может, словно она ненавидит меня. А я? Я тоже начинаю ненавидеть ее?

Сентябрь, 1-е. Вчера папа, я и Дебора приехали погостить в Пендоррик. Приготовления к свадьбе идут полным ходом. Я в ужасном волнении. Сегодня видела Луизу Селлик, когда мы с Петроком катались верхом. Наверное, ее все считают красивой. Вид у нее был тоскливый. Это оттого, что она потеряла Петрока — навсегда. Я спросила о ней у Петрока, и, может быть, зря. Но мне всегда не хватало выдержки. Вот у Деборы выдержка есть, она всегда умела сохранять спокойствие — в отличие от меня. Петрок говорит, что с Луизой все кончено. Так ли это? Если нет, то я чувствую, что могу убить ее! Я не могу делиться ни с кем! Иногда я жалею, что не влюбилась в другого молодого человека. Джорж Фаншоу был бы прекрасным мужем. А он ведь ухаживал за мной. Или Том Келлервей. Нет, только Петрок. Вот если бы Том или Джорж влюбились бы в Дебору… Почему этого не происходит? Мы же так похожи, что нас часто путают. И все-таки никто не влюбляется в Дебору. Это так же, как в детстве, когда она всегда держалась в тени. Я же всегда была в центре внимания. Дебора часто говорила мне: „Я тут никому не интересна. Я прошла по твоему билету“. И потому что она сама верила, что никто ее не замечает, так и случилось. А теперь Дебора даже не знает, что я снова взялась за дневник, и я могу писать то, что действительно думаю. Какое облегчение!

Сентябрь, 3-е. Пендоррик! Какой чудный старый дом. Я просто влюблена в него. И Петрок… В нем есть что-то особенное, непохожее ни на кого другого. Какая-то волшебная сила. Он очень весел, но порой мне страшно. Он как будто не весь со мной».

Опять несколько пропущенных страниц, затем снова запись:

«Июль, 3-е. Нашла сегодня этот старый дневник. Сто лет ничего не записывала. Последний раз — за несколько дней до свадьбы. Сколько воды утекло… Я, как обычно, помечала лишь число и месяц и только сейчас обратила на это внимание. Но это не имеет значения. Не знаю, почему опять захотелось записывать. Полагаю, это успокаивает. С тех пор, как родились близнецы, меня не тянуло писать — до сегодняшнего дня. Вчера ночью проснулась, и его не было рядом. Я сразу подумала о той женщине, Луизе Селлик. Как я ее ненавижу! Я слышала сплетни про нее и думаю, Петрок снова с ней встречается. И с другими тоже. Но можно ли быть таким неотразимым и не поддаться соблазну? Если я хочу от мужа верности, следовало бы выбрать кого-нибудь другого. Я многое замечаю вокруг себя. Разговоры. Когда я подхожу, меняют тему. Но я знаю — говорили обо мне с Петроком. И о другой женщине. Может быть, о Луизе Селлик. Слуги смотрят на меня с жалостью. Миссис Пеналлиган и даже старый Джесс. Что они говорят за моей спиной? Иногда мне кажется, что я сойду с ума, если ничего не предприму. Когда я хочу поговорить с Петроком, он отшучивается. Говорит: „Ну разумеется я тебя люблю“. Я огрызаюсь: „И скольких еще?“ Он смеется. „Я ужасно любвеобилен!“ Жизнь для него — игра. И веселая. Иногда я хочу крикнуть ему, что для меня такая жизнь — пытка. Я часто вспоминаю дни в отцовском доме. Как я тогда любила всякие танцы и вечеринки! Я была всеобщей любимицей. И Дебора тогда везде была со мной. И наслаждалась моим успехом не меньше меня. Однажды она сказала: „Я радуюсь, как будто это меня так все любят“. А я ответила: „Но так оно и есть, Деб. Разве мы не одно целое?“ Тогда ей этого хватало».

Я была так поглощена чтением, что даже не замечала, что творится со мной. Я уже несколько раз зевнула, и глаза у меня слипались. Это было странно, потому что я так увлеклась, что не должна была бы засыпать читая. Не обращая внимание на усталость, я продолжала чтение:

«Август, 18-е. Дебора здесь уже две недели. Она приезжает все чаще. Она переменилась, стала живее, легче смеется. Что-то изменило ее. Другим это, может, и не заметно, но они ведь не знают ее, как я. На днях она надела мою шляпку для верховой езды — черную с голубой лентой. Встала перед зеркалом: „Никто не различит, что я — это не ты. Никто“. Она на самом деле стала еще больше на меня походить. Вот уже не раз слуги называли ее моим именем. Ее это очень забавляет. У меня впечатление, что она желала бы занять мое место. Ах, если бы она только знала! Но даже ей я не рассказываю всего. Слишком стыдно и унизительно. Я не могу рассказать, как по ночам я просыпаюсь иногда, и Петрока нет рядом. Я встаю и мечусь по комнате, воображение рисует мне картины одна другой мучительнее. Если бы она знала, как я страдаю, она не захотела бы поменяться со мной местами. Для нее Петрок, как и для многих других женщин, — просто неотразимый мужчина. Никто не знает, что значит быть его женой.