Бэт Риклз - Бросок наудачу

И он обнимает. Целует меня в лоб и остается сидеть так, прижавшись губами к моей коже, а его руки так крепко обнимают меня, что было бы больно, если бы я не чувствовала себя такой оцепеневшей.

Кажется, проходит вечность, прежде чем Дуайт произносит:

– Дайс, послушай. Я знаю, это тяжело, понимаешь, знаю. И я знаю, никто не торопится твою жизнь облегчить. И я знаю, хочется сдаться, но я знаю и тебя: ты не позволишь им победить и будешь продолжать пытаться. И… – Он замолкает. На этот раз моя очередь ждать, что Дуайт скажет дальше.

– И я не хочу, чтобы ты сдавалась, – ты мне тоже нужна. Ты как… как бродячая собака, к которой я привязался.

– Вот это комплимент, благодарю.

Но это заставляет меня практически рассмеяться, и я ощущаю, как ко мне понемногу возвращается былой дух. Не тот, который был у прежней Мэдисон, и не тот, который был у новой Мэдисон. Я становлюсь такой Мэдисон, какой ощущала себя рядом с Дженной и Дуайтом: Мэдисон, не чувствующей себя глупо, если она фыркает, когда смеется, открыто признающей, что может быть полной дурой, и не стыдящейся этого.

– Может, это и не самое удачное сравнение, – смущенно признается Дуайт. – Но это правда. Мне нужно, чтобы ты была рядом.

Мне так и хочется улыбнуться. Через несколько минут слезы высыхают. После рыданий у меня першит в горле, и болит голова. Чувствую себя отвратительно, а выгляжу наверняка в десятки раз хуже.

– Просто пообещай мне кое-что, – вдруг тихо произносит Дуайт, наклонившись к самому моему уху.

– Что? – Я выпрямляю спину и поворачиваюсь к нему, при этом смахивая со щек остатки влаги.

– Обещай мне, – требует он, – больше так о себе не думать.

Одной рукой он поглаживает меня от плеча до локтя, другую кладет мне на щеку, не позволяя отвернуться от его пристального и полного чувств взгляда.

И я очень медленно киваю.

– Обещаешь?

– Да, – шепчу я в ответ.

Несмотря на то что я вся в слезах, Дуайт наклоняет голову вперед. Не задумываясь, подставляю ему лицо. Жду поцелуя, но ничего не происходит. Мы просто сидим, соприкасаясь лбами и прижавшись носами друг к другу. Его ресницы щекочут кожу под моей бровью, когда он закрывает глаза.

И прямо здесь и сейчас, пока мы сидим, так странно прижавшись друг к другу, боль понемногу покидает меня и шум в голове утихает. И мне начинает казаться, что на этот раз новая попытка того стоит.

Крошечной серебряной ложечкой я помешиваю в кружке латте. По-прежнему терпеть его не могу, но нужно было сделать заказ, чтобы присесть за столик, и я посчитала латте подходящим вариантом.

Жду его уже десять минут. Спросила девушку за стойкой, и она сказала, мол, он только что закончил уборку и выйдет с минуты на минуту.

Сегодня здесь мало посетителей. Неизвестно, то ли воскресенье, то ли дождь заставили большинство людей остаться дома. Скорее всего последнее: не хочется выходить на улицу под бесконечную мелкую серую морось.

Дверь распахивается, и я вскидываю голову.

– Ладно! Увидимся во вторник, – бросает Дуайт через плечо, а потом поворачивает голову и сразу замечает меня, сидящую за столиком на двоих посреди зала, подальше от всех остальных.

На его лице появляется странное выражение. Нечто среднее между изумлением и улыбкой. Он медленно подходит, отодвигает второй стул, разворачивает и садится на него верхом.

– Привет, – тихо говорит он.

– И тебе привет, – слегка улыбаюсь я.

– Что… э-э… – Дуайт замолкает и слегка качает головой.

Пока он размышляет, о чем же спросить меня в первую очередь, я беру инициативу в свои руки.

– Как дела?

– Э-э, да все… все в порядке. У меня все хорошо. Когда… когда ты вернулась?

– В пятницу вечером, – тихо отвечаю я, беру горячую кружку в ладони и переплетаю пальцы вокруг нее. Она слегка обжигает мне руки, но я не обращаю на это внимания. – Сомневалась, стоит ли звонить.

Дуайт открывает рот, явно намереваясь что-то сказать, но в последний момент меняет решение.

– Как ты поживаешь?

Я смеюсь, но не слишком безрадостно.

– Понятия не имею. Хорошо, наверное? Мне уже лучше. По-моему, после… наших посиделок в кабинете музыки я все переосмыслила. Мне уже лучше.

– Ты вернешься в школу? – осторожно спрашивает он.

– Родители предлагали снова перевести меня в другую школу, но я сказала им: это лишь испортит мои оценки. А еще напомнила, что в этот раз мне могут назначить углубленный курс геометрии, и не знаю, как тебе, а для меня это еще хуже, чем углубленный курс физики. К тому же там не будет рядом тебя, и некому будет мне подсказывать.

Дуайт смеется. Мне не хватало этого смеха. И этой кривоватой улыбки не хватало тоже: когда один уголок рта приподнимается, а у глаз собираются морщинки.

Его волосы стали длиннее. Кудряшки теперь более заметны. Но веснушки на вид все те же, а глаза все еще зеленые, как море, и он по-прежнему нескладный. Я тоже, пожалуй, внешне не сильно изменилась. Подстриглась неделю назад. Вот и все.

– Но ведь это хорошо, правда? Что ты вернешься?

Я киваю, глядя на завитки пара, поднимающиеся от моего латте.

Сейчас январь. После того происшествия в школе Дуайт проводил меня домой и остался, пропустив в тот день уроки, чтобы посидеть со мной до прихода родителей. Когда они вернулись, я рассказала им все.

Мама тут же решила: нам всем нужен отдых. Поэтому я пропустила последние школьные дни и мы поехали в Нью-Йорк навестить Дженну. Вернулись сразу после Нового года. Родители сомневались, стоит ли мне возвращаться в эту школу, но я сама захотела. Чувствую себя отдохнувшей. И более того: решительно настроена.

Отпуск тоже помог мне взглянуть на вещи под другим углом. Нельзя зацикливаться лишь на Брайсе, Тиффани и прочей модной тусовке. Я найду новых друзей. Среди ребят, с которыми вместе учусь. Среди девушек из команды по легкой атлетике. И у меня есть Дуайт и его друзья.

Но, несмотря на все это, я избегала разговаривать с Дуайтом все прошедшее время. Отправила ему сообщение, мол, мне требуется время, чтобы разобраться в себе, и он не стал давить, только ответил: « Ладно ».

Я догадалась, кто испортил мой шкафчик и развесил фотографии. Конечно, у меня не было доказательств, но я видела торжествующую ухмылку на лице Тиффани в тот день, и поняла – это была она. Но поскольку Брайс – пасынок директора Питерса, а Тиффани – одна из образцовых учениц, все остальные, вероятно, слишком боялись их гнева, поэтому никто за меня не заступился, даже если и имел какие-то доказательства. Ситуацию пустили на самотек.

– Это помогло? – внезапно спрашивает Дуайт, отвлекая меня от раздумий. – Я имею в виду, то время, которое ты брала, чтобы разобраться в себе. Твой отъезд и передышка.