Надежда Михайловна - Нужным быть кому-то (СИ)

Сильно изменился Лихо, не стало мачо-сердцееда и любителя почесать языком. Сейчас это был знающий цену словам и делам, недоверчивый, всегда настороженный, немногословный, жесткий человек. Отсидев от звонка до звонка, вышел Лихо из ворот и увидел стоящего возле старенькой «копейки» Ярика.

Поскольку ничто не держало их в родном городишке — родителей не было у обоих — подались в Москву. Много было в жизни этих двух таких непохожих мужиков: жили поначалу в бараке, в ужасных условиях, Горшков работал грузчиком, слесарем, водителем… затем Толик устроился дворником. Дали комнатушку, иногда денег не было даже на сигареты, но, стиснув зубы, продолжали тянуться и стараться выжить. В соседнем подвале молодые ребята открыли компьютерный зал, Толик неожиданно увлекся и вскоре стал работать там, учить пацанов навыкам работы с компом. Потом и Горшков устроился на неплохую должность — помогло его умение находить общий язык с людьми, поступил и отучился на вечернем отделении Института Управления, жизнь налаживалась.

Затем пришел и их с Толиком звездный час. Неприметный и не имеющий успеха у женщин из-за его внешнего вида — переболел в детстве полиомиелитом — Толик посвящал все свободное время возне со всякими программами в компе, и пришел день, когда со счетов так круто подставившего Горшкова в свое время сынка бывшего зам главы города, а потом успешного предпринимателя, исчезла в неизвестном направлении энная сумма. Именно столько в пересчете на нынешний день в СКВ задолжали Горшкову за пять лет строгача. Жизнь потихоньку налаживалась, и вот через двадцать лет успешный, циничный, не верящий бабам, ни разу за всё это время не задумавшийся о жене, да и зачем? — его вполне устраивали постоянно сменяющиеся «грелки», с которыми он не церемонясь расставался, едва очередная пассия начинала его раздражать, Горшков в растерянности и раздрае сидел и курил одну за другой сигареты.

Видевший и знавший бедность не понаслышке, Горшков просто офигел, видя, как живет Марина и её глазастенький, удивительно напоминающий лучик солнца, Санька. Взял телефон:

— Володь, прости что поздно, информация нужна.

— Да, Александр Сергеевич, слушаю?

— Про Вершкову Марину хочу знать.

— Попытаешься заманить к себе? — насторожился Калинин. — Другое. Видел сегодня как она живёт с малышом, хочу знать, почему?

Тот вздохнул:

— Мы когда Лёхой к ним приехали, и этот гномик так искренне радовался, у меня сердце заболело… даже мент, расследующий смерть его папашки, и тот проникся, это он мне рассказал, как они выживают. А Вершков… это как раз тот пакостник, что втихую собирал компромат на наших… Что сказать? Со слов матери Вершкова (она с ними живет, продала свою однушку и купили вот такую убитую, но двушку, там и мыкали горе), у Марины тяжелая беременность была, не доходила. Санька, мало, что недоношенный, так ещё и ДЦП сразу поставили диагноз… Марине предлагали в роддоме написать отказную на него… Роды тяжелые, сама полудохлая, а этот козлина, папашка, сразу же устранился, даже ни разу не пришел увидеть мальчугана. Мальчишка болел много и всегда тяжело, Марина работать, естественно, не могла, Вершков алименты платил, но если мать просила что-то купить для ребенка — в основном лекарства, то деньги высчитывал из алиментов. Хотя сам, сука, жил неплохо, квартира отдельная, однушка, полностью упакованная, видно стриг потихоньку тех, на кого компромат имел. Счастье, что у Саньки был задет болезнью только опорно-двигательный аппарат, мать и бабушка не сдались и, как видишь, ходит ребенок! В три года, но пошёл. А сейчас мы их с бабой Леной в санаторий матери и ребенка отправляли, оба подлечились немного, да и Марину сразу механиком утвердили, толковая девка. А переманить… в банк её упорно зовут и деньги поболее предлагают, она много не говорит, сказала только: «Я добро помню!» Вот такие пироги!

— Спасибо, Володь!

Стукнула входная дверь и раздался приторный голосок:

— Дорогой, ты дома? Котик, почему ты в темноте сидишь, а накурил-то как! Совсем свою зайку не жалеешь, ведь вредно для здоровья моего!

Она включила свет, Горшков долго и внимательно смотрел на неё, а та щебетала о «своем, о девичьем» — какая была тусовка, кто что сказал, кто что надел… — Дорогой, ты совсем меня не слушаешь… так, да или нет?

— Да или нет, о чём ты?

— Ну вот, у Жанки новая шубка, а у меня… — её глазки наполнились слезами.

— Шубка, говоришь, новая нужна? В июле месяце? А в телогрейке не доводилось ходить?

— Какой у тебя юмор… лагерный, котик.

И у Горшкова что-то полыхнуло внутри:

— А ты разве не знаешь, что я из сидельцев, а? И юмор мой такой же? — вкрадчиво спросил он.

— Но, котик…

— Я тебе не котик. Так, красотка, давай-ка, вещички собери и с вещами на выход!

Та начала моргать, строить из себя обиженную, попыталась раздеться, чтобы Горшков воспламенился, и они сладко помирились в постели.

Он вздохнул:

— Или ты идешь собираешь вещички, или уходишь вот так, в чем сейчас одета! — на ней в этот момент кроме стрингов ничего и не наблюдалось.

Перекосившись от злости, грелка прошипела:

— Ты ещё пожалеешь! Я тебя, импотента проклятого, на всю Москву ославлю!

— Стоп! А вот это уже лишнее, — он набрал телефон. — Эдуард Витальевич, Горшков на проводе! Да, да, согласен, сейчас, жду, до скорого!

У девицы забегали глаза, она тут же заскулила:

— Котик, я не права, прости, хочешь, я буду все, что пожелаешь, делать, нема как рыба!

Горшков ухмыльнулся:

— А как же насчет ославить меня? И что ты будешь с импотентом делать, ведь для тебя трах — это же как пища для оголодавшего? Не гони волну, у меня давно есть записи, как ты на тусовках развлекаешься, мне просто лень было с тобой разборки наводить, да и забавно было наблюдать, когда ты из зайки в шалаву превратишься. Насколько у тебя терпения хватит? Я со всеми грелками расставался мирно, а вот тебя жадность сгубила. Оденься, сейчас здесь люди будут, а впрочем, не надо, как раз товар лицом увидят.

Приехавший вскоре поставщик элитных грелок сказал:

— Я Вас предупреждал, господин Горшков, о стервозном характере, но вы меня не послушали.

— Да я не в претензии, интересно было понаблюдать, все какое-никакое развлечение, а потом её похождения… в туалетах на тусовках, примитив, короче. Ладно, мы в расчете!

— Если что, обращайтесь, подберем из новеньких! — уходя, предложил Эдуард.

— Спасибо, обойдусь! Иногда, знаете ли, рукоблудие приятнее, чем вот такие!

Наутро Горшков долго и нудно выбирал планшет для семилетнего мальчишки, замучив продавца, выбрал самой надежной фирмы.

Теперь перед Горшковым стояла задача — как отдать планшет? То, что Марина вряд ли будет рада его видеть и захочет взять у него подарок для ребенка, он не сомневался. Поехал на работу, вызвал Толика: