Анна Мичи - Давай убьём друг друга

После жаркого секса и горячего душа кровать показалась приятно прохладной. Я привычным жестом достала из ящика очередное письмо из архива прабабушки. В последнее время у меня сложился своего рода обычай — не засыпать, не прочтя хотя бы одно письмо.

Пока что никакой зацепки не было, но расшифровывать написанные полвека назад строчки, представлять перед внутренним взором лица давно ушедших людей, распутывать хитросплетения чужих взаимоотношений — это захватывало не меньше, чем хороший исторический роман. Может быть, даже больше, потому что здесь речь шла не только о реально существовавших людях, а о моих собственных родственниках.

На этой неделе настала очередь писем прабабушки, адресованных ее матери, моей прапрабабушке. После смерти прапра, видимо, прабабушка забрала себе сохранившиеся письма и фотографии, так что они хранились в том же архиве.

Одно из таких писем я и достала. Ожидала увидеть обычные рассказы о мелочах того времени, но это оказалось особенным. Оно было написано явно второпях, сбивчивым почерком, со множеством помарок.

И его содержание захватило меня с первых строк.

«Мама, случилось ужасное.

Сегодня я встречалась с Ральфом. Взяла с собой Алешеньку и маленького Степу, хотела, чтобы Ральф увидел своего младшего единоутробного брата, хоть их отцы и воротят носы друг от друга».

Ральф — быстренько припомнила я, это сын прабабушки от Райнера, ее первенец. После развода он остался с отцом, но прабабушка продолжала иногда с ним видеться. А Алеша и Степа — сыновья от прадеда.

Мысленно кивнув, я продолжила чтение.

«Лучше бы я этого не делала. Потому что увидев их вместе, я поняла страшную вещь.

Возможно, ты будешь презирать меня за признание, которое я сейчас сделаю. Осудишь, может быть, даже не захочешь больше со мной увидеться. Я пойму и приму это. Я сама понимаю, что совершила большой проступок — и не единожды. Мое письмо тебе — моя исповедь.

Итак, я начинаю. Начинаю с конца.

Ральф не сын Райнера.

А Алеша — не сын Миши.

Не торопись, дочитай. Теперь я расскажу по порядку.

Ты знаешь, что Миша ухаживал за мной до брака. Так же, как и Райнер. Думаю, поначалу это было всего лишь дружеское соперничество, потом оно окрепло и переродилось. Ия… признаюсь честно, мне нравились они оба. Они такие разные, но каждый по-своему хорош. Райнер честен, великодушен, ласков. Миша очень страстная натура, он зажигает и ведет за собой, общаясь с ним, проникаешься его идеями.

И я… я была очень дурной девицей, ветер в голове, думаю, ты помнишь и понимаешь. Сколько раз я заставляла тебя плакать. Прости меня, мамуля.

Так вот, возвращаясь к моей вине, которую я буду оплакивать и переживать, наверное, до самой могилы. Райнер позвал меня замуж (я думаю, ты помнишь ту связку воздушных шаров). Я дала согласие. Но накануне самой свадьбы… никто не знал об этом доныне, никто не знает и сейчас. Никто, кроме меня и Миши. Я думаю, ты уже понимаешь. Накануне свадьбы я поддалась своим чувствам к Мише. Вот что я имела в виду, когда сказала, что ты осудишь меня.

Обещавшись Райнеру, уже приняв его предложение, я отдала себя Мише. Всю, целиком, ни о чем не думая, не размышляя.

У меня нет оправданий. Мне не следовало так поступать, я не знаю, почему я не устояла. Я никогда не могла противостоять Мише. Но я не хочу сказать, что тут его вина. Нет, во всем виновата лишь я едино.

Ведь и потом, уже после нашей с Райнером свадьбы, я несколько раз виделась с Мишей.

Через время я поняла, что забеременела. Родился Ральф. Райнер был так счастлив. Я тоже. Темные глазки и волосики малыша я объясняла своей кровью.

Но страсть к Мише не давала мне покоя. Мы оба страдали. Страдал и Райнер, замечая, что мое сердце тянется к другому. И наконец решено было разойтись.

Я вышла замуж за Мишу. Через время поняла, что снова беременна. На свет появился Алешенька. Уже сразу после его рождения мне показалось странным, что у него голубые глазки, ведь Ральф родился темноглазым. Алеше не в кого было уродиться голубоглазым, ни у меня, ни у Миши в роду таких нет. Но все говорили мне, что это лишь младенческая голубизна — и оказались правы, со временем его глазки потемнели.

Зато появились другие черты лица, напоминающие не Мишу — а Райнера.

Но окончательно я все поняла лишь тогда, когда на свет появился Степа. Он был вылитый Ральф. Ты бы согласилась со мной, увидев их втроем. Ни один человек в здравом уме не назвал бы Алешу и Степу братьями, зато сразу понял бы, что у Ральфа и Степы одни и те же родители.

Любой бы понял — так явно, как ты видишь сейчас эти слова.

Мои мужья, бывший и настоящий, воспитывают сыновей друг друга».

— Так… Где красная паста? Спасибо. Значит, у Миши было два сына, один райнеровский, второй свой, родной. У Райнера в конечном итоге тоже. Один от нашей прабабки, первый. Потом родился второй, от второго брака. Он и его потомство пусть будут синенькие, — я вывела имена синей ручкой. — От Ральфа родился твой отец и отец Герхарда. Они красненькие. От второго сына, Хендрика, родилась твои тети с дядей. От них твои троюродные… эм, жо и жо, — я нарисовала знаки Марса и Венеры в кружочках. — Синенькие.

Полюбовалась.

Лист «а4» заполнялся именами. Красными — Миргородские, и синими — Штольцы. Получалось, оба семейства состоят из смешанных Штольце-Миргородских генов. От моего имени и имени Оскара вниз протянулись две стрелочки к одному кружку. В нем я нарисовала два вопросительных знака, синий и красный. И то же самое сделала для Арона с Мари-Леной.

Вот что задумывал прадед.

Вернуть все на свои места. Исправить то, что натворила прабабушка полвека назад. Слить нас в одну семью.

— Так это что, я еврей, получается? — Оскар с любопытством заглянул через мое плечо. Выглядел он довольным донельзя. Вот уж кто ничуть не был в шоке от открывшихся тайн. Только и знал что прикалываться.

— А ты в любом случае был бы еврей по прабабушке. Вот только в кого ты такая арийская морда?

— Я арийская морда?! В каком месте, — Оскар пощупал небритый подбородок и огляделся, кажется, в поисках зеркала.

— Ну, ты блондин, — я обвела кружками еще несколько имен. — Ну, темный, но все же. Плечи во, лицо квадратное.

— Продолжай, продолжай. А у евреев должны быть круглые лица?

Я фыркнула, а с экрана ноутбука подал голос Валентин Петрович:

— Гены иной раз тасуются очень причудливо. Тем более что Ольга Анатольевна Штольц натуральная блондинка. Да и супруга Ральфа была из обрусевших немцев, не вижу причины, по которой ваш супруг не мог пойти в их семью.

При имени свекрови я скривилась. Крашеная она блонда, крашеная. Хотя, конечно, многие блондинки темнеют со временем и красятся, чтобы вернуть прежний цвет. Впрочем, не мое это дело.