Рейчел Липпинкотт - Все это время

Целый год. У меня был целый год, чтобы смириться со своей потерей, исцелиться. Я жил совершенно другой, новой жизнью и теперь не знаю, как в нее вернуться. Как найти Марли. Найти нашу общую счастливую жизнь.

Все вокруг говорят, будто именно нынешняя жизнь настоящая, но как это может быть правдой, если в этой жизни нет Марли?

Вздыхаю с облегчением, когда медсестра вкатывает в палату кресло-каталку, чтобы отвезти меня на первую физиотерапию; за несколько секунд до этого мама прислала сообщение: она вернется завтра утром, и у нас будет шикарный завтрак в кафетерии. Смотрю на свой телефон, пока медсестра помогает мне пересесть в кресло, ее длинные каштановые волосы так живо напоминают мне Марли, что приходится зажмуриться.

Расстроенный, не отвечаю на сообщение мамы и засовываю телефон в карман. Прямо сейчас я не могу ни с кем говорить.

Хотя, возможно, я зря испытывал облегчение, отправляясь на физиотерапию: следующие полчаса становятся для меня настоящим испытанием и наглядно показывают, каким беспомощным и слабым может стать человек, получивший перелом бедра и проведший восемь недель в коме. Мне тяжело выполнять упражнения даже сидя в кресле, хотя нужно просто поднимать ноги и делать растяжку.

В моем нынешнем состоянии даже толстый пенсионер из класса аэробики в доме престарелых даст мне сто очков вперед.

Я, конечно, понимал, что восстановление потребует много сил, но на практике всё оказалось намного труднее.

– Вы отлично справляетесь, – говорит Генри, физиотерапевт, его протянутые руки замирают в нескольких дюймах от меня.

Поднимаю глаза: врач ослепительно мне улыбается, вливая в меня лучи поддержки и энергии. Хрюкнув от усилий, стискиваю брус, так что белеют костяшки пальцев, изо всех сил пытаюсь перенести вес своего тела на обе ноги, но даже здоровая нога несколько раз подгибается, так что я снова и снова падаю на руки физиотерапевту.

Просто сломав бедро, я восстановился бы уже несколько недель назад, делая упражнения и совершая пешие прогулки, но для этого я был немного занят, точнее, пребывал в коме.

Нога окончательно подгибается как раз в тот момент, когда в зал входит доктор Бенефилд, катя перед собой пустое кресло-каталку.

– Вы как раз вовремя, доктор, – пыхчу я, откидывая волосы со лба. – Наслаждайтесь шоу.

– На сегодня достаточно, – говорит доктор Бенефилд, пока Генри помогает мне отлепиться от спортивных брусьев и перебраться в кресло. Пот льет с меня ручьем.

Доктор Бенефилд вывозит меня из зала физиотерапии в коридор. Я весь мокрый, не могу дождаться той секунды, когда снова окажусь в постели, и это меня ужасает. Не хочу снова быть убогим инвалидом, не способным выйти из дома. Кажется, мне придется опять начинать всё с начала.

Нужно отвлечься.

– Когда вы в последний раз толкали инвалидное кресло? – поддразниваю я доктора Бенефилд, выворачивая шею, чтобы заглянуть ей в лицо. – Разве у вас тут нет специально обученных людей для этой работы?

– Очень смешно, – фыркает врач, качая головой. – Я хотела с вами поговорить.

Она везет меня в мою палату, останавливает кресло-каталку у окна, смотрит на лежащий на кровати айпад. Экран всё еще включен, на нем открыта фотография, сделанная после одного из футбольных матчей: Кимберли, Сэм и я улыбаемся в камеру, обняв друг друга за плечи.

– Не возражаете, если я суну нос не в свое дело? – спрашивает доктор Бенефилд, беря айпад в руки.

Пожимаю плечами, взмахиваю рукой, мол, валяйте.

Врач пролистывает фотографии, которые я просматривал ночью и утром.

– Освежаете в памяти старые воспоминания? – спрашивает она.

Качаю головой.

– Ищу Марли.

Я увеличивал фотографии и рассматривал всех попавших в кадр людей, каждого зрителя на трибунах, каждого прохожего, но Марли не нашел.

– Вы сказали, что мой мозг переосмысливал то, что я когда-либо видел, так что я подумал, что, наверное, где-то видел Марли.

Доктор Бенефилд нажимает кнопку, и экран гаснет. Она кладет айпад на мою прикроватную тумбочку.

– Что-нибудь нашли?

– Я ее не выдумал. – Игнорирую вопрос доктора, лихорадочно придумываю, как мне ее убедить. Как заставить мне помочь. – Клянусь.

– Именно об этом я и хотела с вами поговорить. – Доктор Бенефилд делает шаг ко мне. – Я попросила кое-кого…

Раздается стук в дверь, и в палату заглядывает какой-то незнакомый мне врач. Доктор Бенефилд машет ему рукой, приглашая войти.

– Кайл, это доктор Ронсон, психиатр.

Мои надежды идут ко дну.

– Значит, вы всё-таки считаете меня сумасшедшим?

Доктор Бенефилд наклоняется и смотрит мне в глаза.

– Я считаю, что вам грустно, – говорит она. – Вы через многое прошли.

Ну да, еще как грустно. Я потерял год жизни. Целый год и целую новую жизнь, которая только-только началась; более того, я потерял девушку, которую любил больше всех на свете, а окружающие упорно отказываются в это верить.

– Просто расскажите доктору Ронсону всё то, что уже рассказали мне. Хорошо? Он может помочь вам справиться с тем, что вы пережили.

Доктор Бенефилд сочувственно похлопывает меня по руке и уходит, а доктор Ронсон садится на стул у окна.

– Кайл, – начинает он раздражающе бодрым тоном, протягивая мне руку.

Отвечаю на рукопожатие. Это у него слишком крепкая рука, либо я настолько ослаб?

– Итак! – Психиатр поправляет на носу очки, рассматривает меня с прищуром. – Как у вас дела?

Борюсь с желанием возвести глаза к потолку, смотрю в окно, и мы начинаем беседовать. Я раздражен, но отвечаю с готовностью, так что врач быстро входит в курс дела.

Я рассказываю ему всю нашу с Марли историю, которой уже поделился с Сэмом и доктором Бенефилд. Выкладываю всё, от начала до конца.

И, в точности как Сэм и доктор Бенефилд, доктор Ронсон принимается искать слабые места в моем рассказе.

– Она когда-нибудь говорила какую-нибудь бессмыслицу? Или другие люди?

– Не знаю, – сердито отвечаю я. Потом решительно заявляю: – Всё имело смысл.

– Или это вы старались придать смысл всему происходящему? – срезает меня доктор Ронсон. – Именно об этом мы здесь говорим, Кайл. Ваш разум улавливал всё, что вы слышали здесь, и преобразовывал в сон, в другую реальность?

Он указывает на мою голову, как будто ему доподлинно известно всё, что в ней происходит.

– Я ее видел. Чувствовал, – не сдаюсь я. Не мог же я выдумать это ощущение из ничего! – Даже ощущал ее запах. Марли приятно пахла цветками апельсина, или жасмина, или…

Врач открывает окно, и в палату вливается волна сладковатого запаха. У меня екает сердце.

– Жимолость, – говорит доктор Ронсон и кивает на открытое окно. – Она в больших количествах растет в больничном саду. Запах очень напоминает аромат жасмина или цветков апельсина.