Ульяна Соболева - О ком молчит Вереск

Сказал пафосно и снова поднялся во весь рост. Я молчала, продолжая смотреть перед собой и судорожно хватать воздух. Мне его катастрофически не хватало, и что-то давило в ребра. Мне было плохо, и в голове сильно шумело.

— Молчите? Тогда я приговорю вас обоих. Ты, Марко ди Мартелли, лишаешься всего, что принадлежало тебе. В уплату долгов твое имущество уже сейчас описывается судебными приставами и выносится из твоего особняка. Но ты не волнуйся, я дам тебе пару сотен долларов на самолет, чтобы улететь как можно дальше… от мести Семьи. Хотя, ты же знаешь, что от нас не уйти, и что за разоренную казну тебя и всю твою семью ждет смерть.

— Сальваааа, — заорал Марко и вдруг упал на колени, пополз на них к своему старшему брату, вызывая у меня приступ тошноты и такой адской гадливости, что от нее сводит скулы. Он прополз возле меня и схватился за ноги Сальвы. — Пощадиии…я…бес попутал меня, зависть, обиды. Я…я не хотел. Пощадиии, я же твой брат, я кровь твоя, плоть твоя.

Он цеплялся за колени Сальваторе, дергал штанины и тряс головой. Его очки упали в траву, и теперь он щурился и казался похожим на насекомое.

— Ты мне больше не брат…ты подлая тварь, которую стыдно называть нашей фамилией, и достоин собачьей смерти… Хотя, о чем это я. Собаки — благородные животные, а ты — вонючий шакал. А ее…ее я приговариваю к смерти вместе с собой. Она же стала твоей женой. В богатстве и бедности, в болезни и здравии. Так что ты можешь взять ее с собой и прятаться с ней вместе.

Пнул Марко ногой, и тот отлетел назад.

— Они убьют меня, Сальвааа, они меня убьют.

«Меня»…Он говорил только о себе. Тяжело дыша, я смотрела на него и понимала, что ощущаю себя оплёванной, вбитой в грязь идиоткой, над которой посмеялись, которая явилась всего лишь трофеем в желании досадить брату, трофеем в желании получить все, что принадлежало Сальваторе. И мне мучительно захотелось вырвать ему сердце, вцепиться ногтями в его впалую грудную клетку и выцарапать то черное месиво, которое перекачивало его кровь вместе с подлостью.

— Но ты можешь все еще спасти свою шкуру… я спрячу тебя, если разведешься с ней, откажешься от нее, отдашь эту шлюху мне и откажешься от Чезаре письменно! Письменно, братец! Письменно! Так и напишешь, что ты больше не считаешь Чезаре ди Мартелли своим сыном.

Это было мгновенно, неожиданно он появился из ниоткуда — мой сын и с рыком набросился на Сальву. Ударил изо всех сил в лицо, опрокидывая навзничь на землю.

— Так это тыыыы! Из-за тебя все! Тыыыыы…наш дом, наши вещи! Все тыыы! — Чезаре орал и бил Сальваторе в лицо, а мне стало страшно, что тот даст сдачи. Один удар, и он просто убьет моего мальчика. Я знала, на что способен Сальва…знала и видела не раз.

— Нееет! — закричала и бросилась между ними, схватила сына за плечи, оттаскивая от Сальвы.

— Уйди, мама, уйди, не мешай! Я заставлю этого подлеца проглотить свои слова, сожрать их, заставлю его…подавиться ими! Что ты сказал о моей маме?! К чему принуждаешь отца?!

Он замахнулся снова, а я повисла у него на руке, не давая ударить, тогда в другой руке Чезаре появился нож, и он изо всех сил замахнулся и тут же выронил его, когда Сальва каким-то ловким приемом выбил оружие и схватился за рукоять ножа, нацелив лезвие в грудь сына.

— Нет! О, Божеее нет! — я зарыдала и теперь впилась в руку Сальвы, сдавила обеими ладонями изо всех сил.

Смех Паука звучал, как какое-то жуткое издевательство, как будто этим смехом он мог вскрыть мне вены. Как будто перерезал им мое горло. Я не могла его слышать…не могла. Мне хотелось умереть прямо сейчас.

— А вот и он…выбор…я могу отдать ему нож, и он вырежет мне сердце, а могу вогнать этот нож ему в грудь… А, Вереск, кого ты выберешь, отвечай! — бросил на меня бешеный взгляд, удерживая Чезаре за шкирку.

— Пожалуйста…не надо. Накажи меня. Убей меня. Сделай со мной все, что хочешь, отпусти Чезаре… Сальваторе, умоляю, отпусти моего сына.

— Вереск? — пробормотал мальчик… — Ты…ты Вереск, мама? Это он тебя так называл? Дааа…отец рассказывал…это же ты. Как я сразу не понял… как же я сразу не понял!

— Пожалуйста, Чезаре, умоляю тебя, прекратите. НЕ надо. Слышишь, не надо!

— Что не надо? Этот ублюдок предложил отцу отдать тебя ему? Как кого, мама? Кем ты станешь? Его…его подстилкой? Он…он запросил тебя себе, как какую-то шавку…мою мать! Мою МАТЬ! Как я могу это вытерпеть!

На этот раз Сальваторе ударил его по щеке. Оплеухой, как поганого щенка, завалил на спину и вдавил в землю.

— Сальваторе и Вереск, да? Вот что было на этом долбаном дереве! Ты и она! Тыыыыы и она, да? Да, мама? Ты была с ним?

Сын смотрел на меня с перекошенным лицом, силясь одновременно с этим скинуть с себя Сальву. Но тот крепко удерживал его, упираясь лезвием посередине груди, и мне было до дикости страшно, что Чезаре напорется на острие, стоит только Сальве ослабить хватку.

— Выбор, Вереск, выбор. Давай, сделай его. И сколько проблем решится прямо сейчас. Давай! Хоть раз сделай его!

Тяжело дыша, чувствуя, как все разрывается внутри, смотрела то на одного, то на другого, сходя с ума, впиваясь обеими руками себе в волосы.

— Как я могу выбирать между отцом и сыном? Как? Ты…может, ты ни в чем и не виноват, но ты жестокое чудовище, Сальваторе ди Мартелли… как ты можешь заставить меня выбирать между вами?

— Отцом? — задыхаясь спросил Чезаре и посмотрел на меня, как затравленный зверь.

— Скажи! — взревел Сальва. — Скажи это! Говори, твою мать!

— Да…да, сынок…он не твой дядя — он твой родной отец. — прорыдала и застонала, когда Чезаре оттолкнул от себя Сальву и с дикой тоской и болью посмотрел на меня… Уткнулась лицом в землю, чтобы не видеть этот взгляд.

— А я считал тебя святой, мама… — прошептал и бросился прочь, побежал куда-то со всех ног.

— Чезарееее! — заорала, но встать с колен не смогла. Повернулась к Марко. Тот сидел молча и трясся. Сидел и, мать его, просто трясся, глядя перед собой. Как же я его ненавижу, как же люто я его ненавижу. Слизняк…вот в кого надо было вонзить нож.

— Ну вот и все. Спектакль окончен. Представление вышло лучше, чем недавно в моем саду. Тряпки падают, публика визжит и плачет, а Монте-Кристо давится от зависти.

Захлопал в ладоши, и эти хлопки скорее напоминали траурные удары в колокол.

— Мое предложение все еще в силе. Если хотите выжить, пусть она придет ко мне, встанет на колени и поцелует мои ботинки, голая и согласная на все с бумагой о разводе в зубах, а не придет — вы все сдохнете!

Свистнул, всунув пальцы в рот, и, как по мановению волшебной палочки, из-за деревьев вышли его люди. Все это время они были рядом и держали нас на прицеле.

— Вышвырните их обоих на хер с моей территории. Можно пинками под зад.