Марианна Кожевникова - Начинаем жить

Еще немного, и поляна. Вспомнил, как на ней по весне березки с краю корчевали, кочки ровняли. Теперь там что?

Забор. Поляну огородили забором. Саня вздохнул, но тревожная радость не подпустила тоску. Жизнь идет, одно уходит, другое строится. Он миновал забор и вышел к опушке леса, где уже успели навалить неведомо чего и устроить свалку. Но и тут он только вздохнул, а вздохнув, вдохнул манящий густой запах леса и заторопился дальше. Почувствовал, что будут грибы, и уже ни на что не отвлекался.

Места с детства знакомые, и он чуть ли не побежал по тропке. Вот минует ложбинку, а там по краю просеки можно будет подберезовики и белые искать. Дальше овраг, где по склону всегда росли лисички. А там две поляны, там подосиновики. Влево свернешь, будет ельник с маслятами. Но маслят он не любил, уж очень хлопотные грибы, — белые лучше. В ельнике, кстати, и боровики попадаются. Почему боровики? Потому что в бору растут!

И вот он шарит под кустами, разводит руками траву, заглядывает под елки, растущие рядом с березами, надеясь непременно отыскать белячка. Радуется мухоморам. До чего гриб нарядный. Без него лес не лес. Все веселые и все грустные мысли улетели куда-то, их сменил азарт поиска, охоты. Наконец первый крепыш с коричневой шляпкой радует глаз. «Хорош! Ну, хорош!» — восхищается Саня и еще азартнее лазает по кустам.

Возвращаясь домой с полной корзинкой, он думает, что и старость, та, что за осенью, наверное, неплохое время года, если будет работаться без помех, а осень уж точно очень хорошее. Одних грибов сколько!

Саня вошел к себе во двор и увидел маму, сидит себе на крылечке, на солнышке греется, рядом сумки стоят.

— Что ж не предупредила? Давно ждешь? — Саня крепко ее обнял. — Ох, мамуля, мамуля! Молодец, что приехала!

— Конечно, молодец, — согласилась Ольга Николаевна. — Мы в отпуск с Вовой собрались, приехала повидаться. Едем к его родне на Волгу. Если поживется, задержимся на всю осень. А ты как тут, рассказывай.

Они пошли в дом.

— Переночуешь? — спросил он. — А завтра я тебя сам в Тверь отвезу, вместе с грибами.

— Конечно, переночую. С тем и ехала, — кивнула она головой. — Вова тебе привет посылает.

— Спасибо. Только имей в виду, у меня сейчас один паренек живет. Из Тамбова.

Ольга Николаевна рассмеялась.

— Да я такого не помню, чтобы в этом доме кто-нибудь да не жил! То родня издалека понаехала, то троюродным племянникам перекантоваться надо, то знакомые с детьми навещают. Дальняя родственница твоей бабушки постоянно жила.

— Тетя Лера?

— Тетя Лера. Валерия Павловна. Характер у нее был тяжелый и судьба тяжелая. Сидела, потом на поселении, потом вернулась, с близкой родней не поладила и тут свой век доживала.

— Я ее помню. Чинная такая старушка, с пучком. И характер, по-моему, ничего, нормальный. Во всяком случае, с бабушкой они не ругались. Только я не знал, что она нам родственница. Всегда считал бабушкиной подругой.

— Может, и подруга, — не стала спорить Ольга Николаевна. — Может, и так, только я ее нашей родней считала, раз она в доме живет.

— Подруга так подруга, родня так родня, какая разница! Хорошо, что приютили, что угол нашелся, где дни свои доживать.

— Да, много дом этот помнит и хорошего, и печального, — вздохнула Ольга Николаевна, вспомнив, наверное, про что-то свое, но тут же повеселела, заглядевшись на Саню. — Ты мне лучше про себя расскажи. Что пишешь? С кем видишься?

Она потянулась к нему и погладила по голове, по шее, по плечу. До того у нее сынок складный, такой красавец. Век бы глядела, наглядеться не могла.

А Саня рассказывал. Матери хотелось все рассказать, она как никто его слушала. Каждой жилочкой. И глаза менялись. Он о грустном, и глаза грустные. О веселом — смеются, искрятся. Но рассказ был недолгий. Какие у него особые новости? Вот повесть кончил. Теперь будет бегать, пристраивать. Перевод взял. Работает.

— Хорошо, что работаешь. А у меня к тебе еще одно дело есть, хочу тебя с одной моей знакомой познакомить.

Сказала и замолчала. Саня сразу напрягся. Что еще за знакомая? Мамуле тоже пустота у него в доме спать не дает? Надумала о его судьбе позаботиться? То Лялька его со своими разведенными подружками знакомила. Теперь мамина очередь пришла? Но спрашивать не стал, ждал молча.

— У меня тут, в Посаде, знакомая есть. Танюша. Вот мы ее и навестим. Я ей все обещаю, обещаю, а не складывается свидание. Перед отъездом созвонились, она сказала, что сегодня вечером сможем повидаться.

— Какие у тебя в Посаде знакомые? — удивился Саня. — Вы же с отцом жили тут сто лет назад. А когда разошлись, ты сюда ни разу не приезжала.

— Как это не приезжала? Я приезж-а-ла, — почему-то очень протяжно выговорила мать. — Знаешь, откуда я на тебя смотрела? Во-он оттуда. — Ольга Николаевна показала рукой на пригорок за забором. — Иногда видела тебя, иногда — нет. А то не узнала бы, когда ты наконец приехал. — И рассмеялась радостно, и опять сына рукой по волосам и шее погладила. — Что это ты напрягся? Знакомиться боишься?

А у Сани сердце защемило больно-больно, и он крепко обнял маму-мамулю за плечи, а сказать опять ничего не сказал. Что тут скажешь? Виноват. Не ехал. Обижался.

А Ольга Николаевна посмеивалась.

— До чего же вы, мужчины, опасливые! И всегда себя желанной добычей чувствуете. Замечал? Или не задумывался? А женщины совсем не всегда до вас охотницы. У нас с Танюшей другие дела.

— Какие же? — возвращаясь к действительности, поинтересовался Саня. — Может, без меня обойдетесь? Я тебя провожу, потом встречу, а заходить не буду.

— Нет уж! Ты у нас — главный гвоздь программы.

Лицо у Сани опять вытянулось. Какой такой программы? Интригует мать, заинтересовывает. И что бы ни говорила, без матримониальных планов тут не обошлось. Желание устроить судьбу — свою ли, чужую, — вот главная программа у женщин, пусть даже неосознанно.

— Какой программы?

— Танюша хочет с тобой посоветоваться. У нее дед провел всю жизнь в Посаде, жизнь обыкновенную, в заботах и хлопотах, как все мы грешные. Но оказалось, всю жизнь писал. Вот Танюша и хочет тебе его записки показать и посоветоваться, что с ними делать. Вот какая программа. Посмотришь?

— Посмотрю, — согласился Саня. Почему бы не посмотреть? Кто знает, а вдруг посадский самородок? Лежат в сундуке рукописи второго Розанова или Платонова? Сейчас много нового публикуют, и они тоже сделают открытие! Мысли сразу потекли по-другому руслу, он искренне заинтересовался, что же там за рукописи такие, и стал торопить мать. — Ну, пойдем, пойдем к твоей Танюше. А то совсем поздно будет, неудобно.

Ольга Николаевна встала с диванчика, на котором они сидели в кухне и сумерничали, и опять залюбовалась сыном — глаза горят, уже бежит, летит. Горячий, отзывчивый.