Марианна Кожевникова - Начинаем жить

— Ну и куда я со всем этим добром? — Андрей комично развел руками, показывая на сумки. — У меня еще и своего полно в купе осталось. Обещал Серега отвезти, но уже и думать забыл — личную жизнь налаживает.

— Я тебя довезу, — важно пообещала Геля. — Меня сват встречает с машиной. Тем более и крюк делать не придется, в одном дворе живем!

Павел Антонович уже вытаскивал коробки из вагона.

— Сейчас я Иринку с Ангелиной Васильевной в машину посажу, — мигнул он Андрею, — мы втроем с Мишей все твое добро мигом до машины донесем и поедем, — пообещал он.

— Вот такой у меня братец, — вздохнул Андрей.

— А мне понравился, — сказала Геля.

— Ну, еще бы! — Андрей скользнул по ней снисходительным взглядом.

— А еще больше мне Нюта понравилась, — прибавила Геля, вспомнив сердитую домашнюю Нюту в халате и драных тапочках, разве сравнишь ее с этой с темным румянцем на смуглом лице, напряженную, ожившую. — Мужчина и должен действовать на женщину как живительный эликсир, — назидательно добавила она.

Андрей посмотрел на нее еще более снисходительно.

— Эликсиры мы потом обсудим, — пообещал он. — Веди, Паш, девчонок в машину, и будем с вещами разбираться.

Трое хозяйственных мужичков с вещами разобрались быстро. Две сумки Андрей затолкал в багажник поглубже.

— Эти с собой заберете, Иринка с Наташей южных фруктов поедят.

И уже сидя в машине, обратился к Геле:

— А ты знаешь, с какой компанией твой Дима в плавни поехал? С моей Асей, Валеркой и Ванюшкой. Так что внука я еще две недели не увижу! А с тобой за твою скрытность будет особый разговор!

— Что же они Иринку с собой не взяли? — поинтересовалась Геля, не обратив внимания на укор Андрея и думая о своем.

— А при чем тут Иринка? — сразу же вступил в разговор Павел Антонович. — У нее свои родители есть, они нам ее доверили. Ей с нами на даче лучше, чем в каких-то плавнях.

Геля закашлялась и не задала вопрос, который хотела было задать. Нет, оказывается, и мечты исполняются не сразу.

— Нет, в плавнях хорошо, — не согласился с Павлом Антоновичем Андрей Сергеевич. — Они там рыбу ловят, уху варят, я и сам бы махнул с ними, но тут, видишь, какая катавасия…

Саня всегда читал перед сном, и, поглядывая на коричневую не слишком пухлую, аккуратную папку, предвкушал, что вечером раскроет ее и узнает, что же там такое. Сухаризм или… Потом со вздохом себя окорачивал: скорее всего повестушки средней руки. А то и еще досаднее — заурядная графомания. После чехарды с Матиссом он на хорошее уже не надеялся. Неприятная вышла история. И хоть Виктор оказался человеком несимпатичным, его все-таки было жалко. Ободрали как липку московские крокодилы. Вера сразу в Викторе мошенника заподозрила, а зря. Теленок он, и ничего больше. А что, если это все кольцо из бабушкиного сундука воду мутит! Всерьез, разумеется, Саня ни в какую чертовщину не верил, но с ней было как-то удобнее. Не люди — гады и подлецы, а чертовня вмешалась и напортила. Кстати, о кольце. Он попытался матушку о нем повыспросить. Как-никак они с отцом в этом доме жили, вдруг свекровь невестке о чем-нибудь да обмолвилась? Оказалось, нет. Не говорила. Не делилась фантазиями о крепостной девушке и барине-дворянине. Может, из деликатности, чтобы мнимым дворянством не задавить. А может, чтобы на смех не подняла, не сказала, что все ее домыслы — ерунда на постном масле. Так и осталось загадкой, что это за кольцо, но с тех пор как оно опять в дом вернулось, Сане стало веселее, и он невольно опять ждал неожиданностей. И ждал их теперь от коричневой папки.

Подошел вечер, Саня понял, что пришла пора выспаться. Вчера они с матушкой проговорили чуть ли не до рассвета, потом он в Тверь сгонял туда и обратно, и теперь глаза у него слипались, как у маленького. Саня с наслаждением вытянулся на кровати, потом лег на бочок, завернулся получше в одеяло, потому что вечера стали зябкими, и мгновенно уснул.

Проснулся посреди ночи. Темно. В незашторенное окно видно небо и на нем звезды. И так ему стало уютно, оттого что он у себя дома. Он лежал и ни о чем не думал, наслаждался теплом и покоем. Потом в голове очнулись разные планы, соображения. Но вставать не хотелось. Спать тоже. Он дотянулся до выключателя, зажег лампу и взялся за коричневую папку.

Последнюю страничку перевернул, когда солнце заливало комнату яркими теплыми лучами. Свет солнца был под стать отрадному светлому чувству, которое мягко баюкало Саню. Приятный оказался собеседник. Незатейливые житейские рассказы, казалось бы, о пустяках. Но не пустяк внимательное человеческое сердце. Человек редко занят живым, живыми. Привычнее занимать себя мелким дребезгом неприятностей, жить в унылом ненастье досадных неурядиц, они по-своему тоже нужны, они подстегивают, взбадривают: беги, мол, беги, исправляй недочеты. Так подзатыльниками и тычками учат нерадивых учеников. Но захочешь — и будешь жить по-другому. Дружелюбно, с интересом. В каждом дне отыщется блестка, ты не затопчешь ее, заметишь, а когда оглянешься назад — позади мягкий ровный свет. Этим светом и полнится жизнь человека, и он может стать для других пусть маленьким, но светлячком…

Встал Саня не спеша, с удовольствием обошел сад, порадовался цветам, поглядел на яблоню — яблоки подросли, покруглели. Огурец сорвал. Если уж пошли огурцы, то им конца нет. Вот бы и ему так, по-огурцовски. Сел с кофейком за рабочий стол и переводил с аппетитом. А за свое не брался, время не подошло. Но все будто к чему-то готовился. Будто было в его жизни что-то счастливое и радостное, к чему он приближался, но очень медленно, наслаждаясь привычными, обыденными делами.

А когда солнце ушло из комнаты, взял мобильник и набрал номер Танюши, другой, московской и немного парижской.

— Алло! — послышался мягкий голос.

— Добрый день, — отозвался он почему-то немного хрипло. — Я без вас соскучился. Пойдемте «К Мадлен», потанцуем.

Заминка, а потом рассыпался воркующий смех.

— Встретимся на углу Риволи?

Подхватила игру, но он и не сомневался.

— Лучше у фонтана, напротив мэрии. Проедемся по набережной, потом свернем.

— A-а, так вы на машине?

— Конечно. Так где вас ждать? У подъезда?

— Хорошо, у подъезда. А там решим, где нам танцевать. — Опять воркующий смех. Она назвала адрес, совсем не окраина, почти даже центр, Аэропорт.

— Сколько у нас там времени? Ах, три? Значит, жду вас в пять. Спускайтесь.

— Спущусь. До встречи.

Душ, свежая рубашка, полудикие розы из сада. И готов, и поехал. День будний, но очень праздничный. Ехал и улыбался. Представлял себе у окна-фонарика шемаханскую царицу. Сам он сидит за столом, а она там, поодаль, и он на нее поглядывает. Склоненный к пяльцам профиль, темные волосы, тонкие смуглые руки, занятые старинным женским рукоделием. И она тоже на него поглядывает таинственным, чуть косящим взглядом, отводя со щеки упавшую прядь.