Марианна Кожевникова - Начинаем жить

— Хорошо, — согласился Саня. — Развесим. Места и правда много.

— Ну, тогда, ребята, заноси! — скомандовал Сева и встал.

Саня посторонился, пропуская, и вышел последним — помогать.

Из багажника микроавтобуса запакованные картины одна за другой переселялись в дом.

— Ты, Татьяна, насчет ужина сообрази, — заглянув в кухню, распорядился Сева. — Мы ночевать останемся, вечерком посидим, завтра картины развесим. Сама знаешь, надо при дневном свете вешать. Веруня! Неси, что мы там привезли. Только посмотри, может, маловато будет.

Вера замахала руками.

— Не маловато! В самый раз! Лишнего не надо! Я сейчас вам помогу, Таня.

Женщины засуетились на кухне.

Микроавтобус во дворе, картины в комнате, гости с хозяевами за столом.

— Куда ни посмотришь, молодые! — засмеялся Сева, поднимая рюмку. — Эти молодые, — он кивнул на Саню с Татьяной, — эти молодые, — кивок в другую сторону на Вадика с Верой. — Так что выпьем за молодость!

Засмеявшись, все выпили. Саня видел, что у Вадика с Верой полный лад, кофточку на плечи накинул, хлеб маслом намазал, и рука так и тянется: где там Веруня? Пусть поближе сидит. А про Веру и говорить нечего — цветет!

— А с Матиссом там что? — вспомнил Саня. — Чем дело кончилось?

— Да какой там Матисс! — ухмыльнулся Сева. — Будь это Матисс, Бережков сам бы его в музей отнес. Дар товарища Бережкова. А это так, ерунда на постном масле. То ли сам Бережков в молодости баловался, то ли кто-то из его приятелей. А Витек, сообразительный парень, подпись накарябал. Думал, тут ему сразу кучу денег отвалят. Захотел в рай на чужом горбу въехать. Но у нас своих мошенников хватает. Они сами тут друг друга объегоривают, наворованные деньги из кармана в карман пересыпают.

— Я же сразу сказала — аферист! — подала голос Вера.

— Да не аферист пока, только попробовал. Но я ему сразу сказал — выбирай, чему будешь учиться: мошенничать и очки втирать, тогда иди к Егору, он с тебя плату вперед взял, научит. Всю жизнь будешь настороже: кто кого переиграет? Они меня или я их? Жизнь — нервная, азартная. Можно и так прожить. А можно и по-другому. Выучиться ремеслу и делом заняться. Тоже интересно. Вот он сидит теперь в Тамбове, думает. А может, не думает. Не знаю.

— Давай, Сева, за тебя выпьем, — предложил Саня. — Сколько я тебя знаю, всегда тебе удивляюсь. Ты у нас самый толковый по-человечески человек.

— Правильно, за меня обязательно надо выпить, — согласился Сева. — А потом за Вадика, за Веру, за тебя с Татьяной, тоже все толковые люди.

Дружеское сидение за бутылкой вина отрадно сердцу. Все потеплели, прижались друг к другу. Саня принес гитару, принялись петь романсы, туристические песни, военные, все вперемежку, как в жизни перемешивается прошлое и настоящее, страдание и любовь.

Наутро занялись картинами. Натюрморты, пейзажи. Будто множество окон открылось в доме — в весну, осень, в грусть, в радость.

— А вот эту набережную в кабинете повесим, — выбрал и для себя картинку Саня. — По воспоминаниям писал, очень парижская.

Вадик понес картину за Саней наверх.

— Выбирайте место, буду гвоздь вбивать.

Над тахтой — это понятно, тогда на набережную можно будет за работой из-за стола посматривать. Но нужно, чтобы свет хорошо падал, придется полку перевесить. Вадик взялся за полку и увидел кольцо. С серебристо-синей печаткой и лебедем, родовым гербом. Оно опять в этот дом вернулось? А как? Почему? Он был уверен, что потерял его при переезде. В тот день, когда он счел кольцо нежданным подарком судьбы, он считал хозяйкой этого дома Веру и увидел в нем таинственный знак, отводящий его от одной дороги и предлагающий другую. Так потом все и вышло. Вера стала его судьбой. А хозяином дома оказался Александр Павлович. Вадик вспомнил их разговор на вечеринке после Парижа, когда он взял и надел это кольцо. Кольцо было для него отказом от чужого, возвращением к своему. Катя осталась в Париже, а золотоволосая Вера в Посаде сияла синими искорками глаз. Посад тоже не был чужим, имя этого городка он слышал с детства. Всегда собирался съездить. И когда Всеволод Андреевич позвал, сразу согласился. Александр Павлович тогда, помнится, тоже говорил о своем и чужом. Сомневался в праве брать свое в чужом доме. Вадик счел его слова морализаторством, но чувство неловкости испытал и теперь только сообразил, почему потом напрочь забыл и об Александре Павловиче, и о его репортаже о художниках и выставке. Из-за неловкости и забыл. По Фрейду. Хорошо, что теперь вспомнил. Они с Верой как раз собирались его портреты художников для каталога попросить.

Он заговорил о каталоге. И, разумеется, получил согласие.

— А вы давно в Посаде живете? — задал он еще один вопрос Александру Павловичу.

— Бываю с детства, бабушка с дедушкой у меня посадские. А сам сюда не так уж давно переселился, когда моя первая жена с сыном в Австралию уехали и мы продали квартиру в Москве.

— А посадских жителей знаете?

— Соседей. Посад большой. А с чего вдруг такой интерес к посадским жителям?

Картина уже висела на стене, висела прекрасно, Саня любовался ею и отвечал рассеянно.

— Да, знаете ли, интерес есть, — сказал Вадик. — Младшая сестра моей бабушки, после того как с поселения вернулась, рассорилась с московской родней и в Посад уехала, то ли к родне мужа, то ли к подруге. Что уж старушки не поделили, не знаю. Но бабушка о ссоре до конца своих дней горевала, хотя и говорила: «Валерия всегда была невозможная», а меня просила след ее отыскать. Но я, как вы понимаете, не очень занимался мифической Валерией Павловной. А теперь вот подвернулся случай, и поинтересовался, задал вопрос.

— И получите ответ, ваша мифическая Валерия Павловна жила в этом самом доме. Я тоже не знаю, родственница она или бабушкина подруга, но помню ее прекрасно, чинная такая старушка с седым пучком. Могу и на кладбище проводить, она вместе с моими похоронена, только умерла намного раньше.

— Ну, надо же! — только и мог сказать Вадик. — Значит, мы с вами, может быть, родственники?

— Вполне возможно, — согласился Саня и широко улыбнулся, житейская версия его устраивала даже больше романтической. — А это кольцо, — он взял в руки кольцо с печаткой, — я в бабушкином сундуке нашел. И отдаю вам с Верочкой с родственным благословением, чтобы берегло ваше счастье.

— Спасибо, — сказал Вадик и тоже улыбнулся, не без смущения, но радостно.

Проводив гостей, обходя дом, который с бережковскими картинами стал нарядным и радостным, Саня думал о счастье. Счастье, что Инне с Олежкой Татьяна понравилась, он им фотографию послал и получил теплое письмо в ответ. Счастлива будет мама, когда они вместе с Таней к ней в Тверь приедут. Отец с тетей Наташей тоже за него порадовались, они с Танюсей на Милочкиной свадьбе познакомились, у них самих сейчас непростые времена, они к Диме привыкают, приноравливаются. Саня рад был, что Вадику кольцо отдал. Род всегда за семью стоял, вот пусть и бережет молодое семейное счастье. Молодым оберег нужнее. У них эмоции плещутся, а эмоции — дело ненадежное, сегодня такие, завтра этакие. То ли дело у них с Танюсей, их житейский опыт бережет. Терпение. Смирение.