Эми Хармон - Песнь Давида

– Сокрушительный эффект, – повторил я, и мой голос сломался. Это ли не идеальное описание агонии любви. Я чувствовал это сокрушение и пережил его, но не хотел переживать еще один раз.

– Мо, я так сильно ее люблю… Это отстойнее всего. Я могу смириться с раком. Могу смириться со смертью. Но я буду скучать по Милли. Уже скучаю. – Таг сглотнул, его горло напряглось от комка эмоций, которые душили нас обоих. – Я и по тебе буду скучать, Мо, но ты видишь мертвых, так что я смогу преследовать тебя в загробной жизни.

Я рассмеялся, но мой смех больше походил на стон. Я встал, желая сбежать, ненавидя это горе, бунтуя против его тщетности, но все равно его чувствуя. Таг наблюдал, как я расхаживаю из стороны в сторону, и когда я наконец сел обратно, давая понять, что готов, он снова заговорил.

– Я не боюсь смерти, Мо. Мы с ней на «ты», – тихо сказал Таг. – Но вот медленно умирать… это другое. Этого я боюсь. Боюсь оказаться недостаточно сильным для людей, которые меня любят. Боюсь страданий, которые я им принесу. Боюсь беспомощности от того, что я не могу все исправить. Я не хочу лежать на больничной койне день за днем и просто умирать. Не хочу, чтобы Милли пыталась обо мне заботиться. Не хочу, чтобы Генри наблюдал, как я блекну и превращаюсь из великана в тень. Ты это понимаешь, Мо?

Я медленно кивнул, хотя меня тошнило от этого. Будто я одобрял его действия и неожиданный уезд.

– После того как мне рассказали о моей болезни, я пролежал в кровати всю ночь. Мне рассказали обо всех рисках, о временных рамках, о том, что будет в лучшем и худшем случае. К утру я понял, что это не для меня. Я сказал своему доктору: «Спасибо большое, но теперь я ухожу».

– И ты не планировал ни с кем делиться этой новостью?

– Нет, – Таг покачал головой, глядя мне в глаза. – Нет.

– Но…

Я не понимал. Я ни черта не понимал.

– Я уладил все дела. Встретился с юристом, разобрался со всеми документами. Написал завещание, избавился от кучи вещей. Единственное, что меня волновало, это деньги, которые я так и не вернул отцу. Я мог бы все продать: бар, зал, линию одежды. В таком случае денег у меня было бы предостаточно, но мне не хотелось их продавать. Я хотел оставить зал парням. Хотел оставить бар Милли с Генри, чтобы она могла танцевать на этом чертовом пилоне до самой старости, и никто бы ей не запретил. Чтобы у Генри было место, где он сможет поговорить о спорте и его выслушают. Он любит бар. Я хотел оставить что-нибудь и тебе, но знал, что тебя это взбесит.

Это верно. Но все остальное – полная чушь.

– Но даже несмотря на продажу квартиры и всех моих пожитков, кроме машины, мне все равно не хватало пятидесяти штук, чтобы вернуть долг отцу, – продолжил Таг.

– Разве это не было твоим наследством?

– Оно было мне без надобности. Я хотел проложить собственный путь, – возразил Таг. – Я сказал папе, что верну ему все деньги к тридцати годами. Столько я не проживу, Мо. Поэтому мне нужно было найти способ выплатить эту сумму раньше.

– Бой.

– Да, – Таг кивнул. – Бой. Так сложилось, что мне предложили поучаствовать в титульном бое с призовым фондом в пятьдесят тысяч долларов. И мне было абсолютно нечего терять.

– А после боя?

– Я собирался поехать в Даллас, увидеться с мамой и сестрами и вернуть отцу деньги. Мы уже давно не общались. А после… после я хотел забраться на холмы над эстакадой в Нифае.

– Той, где была закопана Молли?

– Той, где была закопана Молли, – повторил он. – Забраться на вершину. Выпить таблетку. И заснуть, наблюдая за закатом.

– И все? – спросил я, пытаясь взять свой норов под контроль.

– Все, – равнодушно ответил он.

Ярость растеклась по моей груди и затрещала в ушах, но мой голос оставался спокойным. Судя по всему, Таг даже не подумал попрощаться со мной.

– Ты оставил кассеты. Зачем?

– Таким образом я хотел попрощаться. Я хотел, чтобы Милли знала о моих чувствах на каждом этапе этого пути. Чтобы она знала, как я влюбился в нее. Мне не хотелось, чтобы у нее были основания сомневаться во мне. Она должна знать, что все эти чувства были настоящими, что она идеальна, что наши отношения стали лучшим подарком в моей жизни.

– А ты отплатил ей тем, что выбросил этот подарок?

Таг молча смотрел на меня, всем своим видом выражая сострадание. Его лицо сморщилось от переизбытка чувств, которые начали стекать по его щекам.

– Я люблю тебя, Мо. Ты ведь это знаешь? – ласково произнес он. Я знал и никогда в этом не сомневался. Но он чертовски хреново это показывал.

– Пошел ты, Таг! – прошипел я. – Я знаю, чего ты хочешь. Ты хочешь, чтобы я сказал, что поддерживаю твою решение. Но я не такой самоотверженный. Я не такой друг. Я не хочу, чтобы ты страдал, правда. Если бы мог, я бы разделил с тобой это бремя. Если бы мог, я бы поменялся с тобой местами в худшие дни, потому что знаю, что ты сделал бы то же для меня. Но я предпочту, чтобы ты страдал, чем прощаться с тобой. Прости. Если это делает меня ублюдком, то я готов сменить имя. Просто наклей его на бейджик, и я буду носить его. Мне насрать. С каких пор ты боишься боли?

– Дело не в этом, Мо.

– Херня! – закричал я. – Ты должен бороться ради людей, которые тебя любят! Это твой долг!

– Я волнуюсь не из-за своей боли, приятель, – сказал он так тихо, что я едва его расслышал.

– Где твой гнев? Где тот зеленоглазый монстр, который хотел убить меня просто за то, что я произнес имя его сестры? Где тот парень, который взял быка за рога в Испании, просто чтобы убедиться, что он на это способен? Где тот парень, который застрелил человека, чтобы защитить меня, который встал на линию огня? Давай-ка кое-что проясним, Таг. Ты бы умер, чтобы спасти меня, но даже не станешь бороться, чтобы спасти себя?

– Нет, если это причинит боль моим близким.

– Чувак, сними свой плащ. Сними! Или я выбью из тебя все дерьмо, одену смирительную рубашку и сам напичкаю тебя химиопрепаратами. Я не постесняюсь.

– Я люблю тебя, Мо.

– Хватит это говорить, Таг!

– Я люблю тебя, Мо.

Я почувствовал, как в моей груди что-то раскололось, и понял, что должен выбраться отсюда, пока не поздно. Я редко плакал, но у меня была склонность накапливать негативные эмоции, расфасовывать их по скрытым отсекам, раскладывать по коробочкам, делить их по секциям. Я запасался своим горем. Но сейчас я рвался по швам и не мог избежать горы чувств, которая грозила закопать меня живьем с тех пор, как позвонила Милли и сказала, что Таг исчез. Я разваливался на части. И мне нужно было уйти.

У меня ушло несколько дней на запись кассет. Все началось с того, что таким образом я хотел попрощаться, выразить свои чувства, свою любовь к Милли. Но по мере того, как я рассказывал нашу историю, я понял, как же она чудесна. Моисей прав. Я нашел свое чудо. И с каждым словом, с каждой кассетой, я убеждался в этом все больше и больше. Проблема заключалась в том, что я не знал, как остановиться. Я не хотел, чтобы кассеты заканчивались. Не хотел прощаться.