Елена Гонцова - Подари мне краски неба. Художница

— Не узнаю…

— А тем не менее это я.

— Татуся, ты ли это? Зачем ты меня разыгрываешь?

— Кто, я? Да ничуть.

— Ты где?

— В Перове.

— Как ты там оказалась?

— Забрела на случайный огонек, как мотылек.

— Нет, я серьезно, что ты можешь делать в Перове?

— Рассуждаю о смысле жизни и вполне серьезно хочу к тебе приехать. Нельзя?

— У меня такое чувство, что ты сейчас бросишь трубку и умчишься во Псков.

— С каким удовольствием я бы так поступила!

— Что тебе мешает?

— Ряд невзрачных обстоятельств.

— Одно из которых не я ли?

— Ты самое обаятельное обстоятельство и не из них. Так что, я еду?

— Приезжай немедленно.

— Ты не звонил мне в последние дни?

— Звонил, но у вас что-то с телефоном, — неуверенным голосом предположил Андрей. И Наташе стало ясно, что Андрей врет, что он не звонил ей ни разу.

— Да, ты прав, у нас что-то с телефоном. Линия, видать, перегружена. Центр. Минут через сорок приеду. Пока.

— Пока.

Она поймала такси и назвала привычный адрес.

— А? — сказал таксист, — я там родился, на «Войковской». Сто пятьдесят будет стоить, не меньше. Другой бы заломил двести. Поехали.

Они тут же попали в пробку. «Волгу» окружали разномастные автомобили, часть которых напоминала броневики. За темными стеклами этих броневиков неразличимы были ни водители, ни пассажиры, словно этот хищный поток существовал сам по себе по чьей-то недоброй воле.

Таксист на всякий случай посигналил-погудел вместе со всеми, потом насупился и внезапно изрек:

— Бардак в стране из-за этих проклятых нацменов.

— Из-за кого? — переспросила Наташа. — Вы имеете в виду…

— Да нет, — отмахнулся таксист, — тысячу лет вместе с евреями живем. Они вроде как русские, а мы вроде как евреи тоже. Друг у друга учимся, друг друга учим, как вместе дружненько жить. Но вся беда из-за нацменов. Заметь, слово-то какое правильное — нац-ме-е-н! В точку. Вот этот нацмен все заполонил. Он едет отовсюду. Даже из Швеции прется. Не говоря уж о Европе и Азии… А что касается Африки, тут уж мое вам почтение, они нас макаками считают, африканцы, потому что у нас волосы на руках есть, а у них нет, во как!

Наташа поняла, что ей надо набраться терпения. Таксист говорил без умолку все сорок минут, решив, что девчонка его полностью поддерживает.

— Прощай, дочка, — сказал он почти растроганно, когда Наташа расплатилась возле знакомого подъезда.

Она потопталась перед подъездом нерешительно и скорбно.

Потом стала набирать код, сообразив, что не помнит порядка цифр. Попробовала нажать на самые стертые кнопки. Стальная дверь открылась. В стальном же лифте она поднялась на восьмой этаж, заметив, что на стальных стенках не было выцарапано ни одного бранного слова.

«Кто же тут живет? — с ужасом подумала она. — Верно, люди будущего, вызревают в тишине, чистоте и спокойствии».

С тем же самым чувством она подумала: здесь живет ее жених.

Вопреки этим ожиданиям, Андрей встретил ее больным и разбитым. Усталым, осунувшимся и мало напоминающим людей будущего, существ без страха и упрека.

— Голова болит, — пожаловался он, — буквально раскалывается.

— Анальгин пил?

— Хоть ты что с ней делай, точно окована стальным обручем.

— Мама говорила, что, когда болит голова, надо выпить крепкий, очень горячий чай и очень сладкий.

— Ты же знаешь, я не пью сладкий чай, а тем более горячий.

— У меня тоже болит голова, — ответила она, — помучаемся вместе.

Она заметила, что Андрей рад ее приезду, но как-то так рад, точно они едва расстались и вот снова встретились.

В прежние дни это могло несказанно обрадовать. Сейчас это настораживало. А отчего — было не вполне ясно.

Это заставило Наташу напрячься и сообразить, несмотря на усталость, сколько времени прошло со дня их последней встречи.

Тогда она уезжала во Псков. Тогда была весна, начало белых ночей. Псков, работа какая-то необыкновенная. Сначала цвела черемуха, потом пышная северная сирень. Потом… потом… И все это время они не виделись. Да, пожалуй, не слишком много думали друг о друге. Прошло больше месяца. А по сути, много больше. Полтора, почти два…

— Заканчиваю книгу, — не без тайной гордости все же улыбнулся Андрей. — С трудом.

— Какую книгу? — спросила Наташа, действительно в этот момент не понимая, о чем речь.

Андрей посмотрел на нее как на ненормальную.

— Ах да! — улыбнулась Наташа. — Книгу, книгу. Что ж ты ее так долго пишешь? Два года только и разговоров что о ней.

— Это трудная работа, — начал оправдываться Андрей, — почти невыполнимая.

«Еще немного — и он будет хвастаться непонятными для меня вещами».

— Если это для тебя так трудно, зачем делать?

— Ты как-то нехорошо говоришь. Я говорю не о том, что для меня эта работа невыполнима, а что вообще сбор материалов, поиск формы — труд колоссальный.

— Идея, Андрей, все же первична. Замысел, зарождаясь и развиваясь почти без участия автора, так же и воплощается. После того как он вырастет, необходимо лишь мышечное и интеллектуальное напряжение, чтобы форма, материал, подобранный для воплощения, соответствовал замыслу. Это просто. Если же это не так, то для чего ты взялся за книгу? Для чего? Чтобы доказать себе, кому-то там и мне заодно, что ты усерден в сборе материалов и упорен в их обработке, ничего не сулящей? Кроме, конечно, головной боли.

— Хотя бы и так, что плохого в том, что я пытаюсь хоть тебе что-то доказать.

— Что касается меня, мне доказывать ничего не нужно. Показывать — другое дело. Я с интересом прочту эту книгу. Правда, на каждом шагу там будешь высовываться ты и мешать мне воспринимать эту косную древнюю материю.

— Не скажи, Татуся. Ничего косного. Там — жизнь, превышающая наши представления.

— А! Так ты раздавлен и окован этой превосходной жизнью, в прицел которой ты нежданно-негаданно попал? — Наташа не сердилась, но говорила отстраненно и несколько иронически.

— Да! — наконец успокоился Андрей. — Это именно так. Ты не знаешь, работа эта не уступает по напряженности даже и нью-йоркской фондовой бирже.

— И штаб-квартире НАТО, — подхватила Наташа, смирившись со всем, что тут было, в этом кабинете молодого, оборотистого писателя; наполненном множеством ненужных, но колоритных предметов. — Ты сделал ремонт и поменял обстановку.

— Нет, только компьютер новый приобрел.

— Чем тебя старый не устраивал?

— Моя работа теперь немного смахивает на твою. В обработке компьютера я вижу предметы древней цивилизации в натуральном, не ископаемом виде.

— А зачем они тебе? Ты ведь их не рисуешь.

— Чудачка, — Андрей пожал плечами, — ты думаешь, что рисовать можно только красками?

— Конечно, и еще карандашом, и еще дождем и радугой — акварелью.