Елена Гонцова - Подари мне краски неба. Художница

— Да, огурцы у вас хорошие.

— А эти ваши помидоры?! Что это за сорт такой удивительный?

— А это «Камелек», мой Семен надыбал где-то, новый устойчивый сорт. Кустики маленькие, а плодов очень много. Возьмите, попробуете дома. Звоните, если понравится. Поменяюсь на огурчики.

Наташа вышла из трамвая незнамо где. Ближайшей станцией метро была «Дмитровская». Это она узнала у мороженщицы. Было все равно. Она побрела в сторону Петровского парка, который хорошо знала с детства. С этим замком напротив.

Но раньше Петровского парка она оказалась у небольшого храма из красного кирпича, за оградой которого виднелись совсем новенькие постройки, тоже красного кирпича, в несколько этажей. Маленький пруд во дворе, с золотыми рыбками.

Маленький дендрарий вокруг этого проточного водоема. Маленький ливанский кедр.

«Что за диво, — подумала она, — и отчего я не бывала тут раньше?»

Внезапно зазвонили колокола, во дворе стали появляться люди, в основном молодые. Верно, закончилась вечерняя служба. Наташа все же повязала косынку и вошла в храм.

Она уже знала, что это церковь в честь святителя Митрофания Воронежского, покровительствующего чадам в устройстве на работу и в обретении достойной должности.

Весь церковный ансамбль напоминал одновременно крепость, средневековую школу, да больше того — особенно уплотненный город, не страдающий от этой плотности и тесноты. Десятка два прихожан ждали своей очереди, чтобы побеседовать со священником.

«Небесное копье твое, Иерусалим!» — вспомнились ей стихи священника, когда-то дружившего с отцом, а ко всему прочему собравшего уникальную коллекцию живописи — в основном современной. Он последние деньги мог отдать молодому художнику за понравившуюся картину. Скорее всего, для того, чтобы сохранить то, что считал шедевром, для истинных ценителей.

«Где он теперь? Куда все пропали? Что изменилось? Вместо дружественного и заинтересованного в тебе круга — тарантулы да скорпионы. Вместо любви и заботы — козьи морды со всех сторон».

Она с удивлением заметила, что в храме, а значит, и в общине в целом — множество ее сверстников и сверстниц.

С хоров спустились певчие, разговорчивые девчонки ее возраста, которые весело, но негромко обсуждали какие-то свои дела, да и сам иерей был достаточно молод, небольшого роста, плотный, определенная суровость сочеталась в нем с мгновенными проявлениями юмора, а сдержанность в движениях свидетельствовала только о высокой уверенности и способности к моментальной реакции на что угодно.

Наташа поняла, что священник заметил ее, как только она появилась в храме. Он несколько раз быстро глянул в ее сторону, потом отделился от людей, окруживших его, и направился прямо к ней.

«Неужели кто-нибудь из знакомых?», — подумала Наташа, но недоразумение тут же разъяснилось.

— Вы ко мне, — спросил он, — от Натальи Васильевны? Вчера я служил в Подмосковье, в воинской части, потому вы могли не застать меня. Если приходили, конечно.

— Нет, — ответила Наташа, почему-то улыбнувшись. — То есть в том смысле, что я не от…

— Ну да, — ответил священник, тоже быстро улыбнувшись. — Но вы же на курсы катехизации? Как я понимаю, вы хотите креститься?

— Я крещеная, — виновато ответила Наташа.

— Так, — мгновенно что-то сообразил священник, — не уходите. Стойте здесь и ждите меня. Я сейчас освобожусь. Только не уходите. Хорошо?

Из разговоров певчих она знала, что его звать отец Андрей и что обсуждалась его превосходная проповедь.

Отец Андрей быстро побеседовал с двумя пожилыми женщинами, с молодым дьяконом, юношей богатырского вида, благословил родителей с детьми и теперь уже решительно направился к ней.

— Вижу, у вас что-то случилось?

— Наверное. Я поссорилась с женихом, хотя уже не знаю когда. Может быть, уже давно.

— Да, — сказал он, — а что произошло-то? Поссориться с женихом — невелика штука, наш дьякон, например, с матерью своей все еще отношения выясняет, не сходятся во взглядах на церковь.

— С мамой, слава богу, все в порядке, мы с ней не ссорились ни разу. Но не моя в этом заслуга, просто она очень добрый и терпеливый человек.

— Это хорошо, что вы так думаете. Вас крестила мать или бабушка?

— Бабушка.

— Ага, — отвечал он, подумав, — всех нас бабушка крестила. Вы, судя по рукам, художница, знакомы с работой реставратора? Нам реставраторы нужны, община десять храмов восстанавливает.

Наташа уже ничему не удивлялась.

— Да, — ответила она. — Я не так давно из Пскова.

— Вернулись в Москву, а тут все плохо, совсем плохо. Так? Я не имею в виду быт. Это бывает, именно когда возвращаешься из Пскова либо еще откуда, с намоленной земли.

— Точнее не скажешь, — согласилась Наташа.

— Как вы здесь-то оказались?

— Трамвай привез, — серьезно отвечала она, потому что это было правдой.

— Трамвай везения, — улыбнулся священник, — вы все еще думаете, что вам никто не в силах помочь?

— Уже нет, но боюсь, что помощь понадобится особенная. Честно сказать, даже и не знаю какая.

— А вот вы и подумайте… Вас как звать?

— Натальей.

Она уже была готова рассказать священнику о всех своих несчастьях. Удерживало Наташу только одно: в начале всего, что с ней произошло, коренилась совершенно дикая ошибка.

Ошибка, где-то равносильная преступлению, как она решила по дороге с «Войковской». Вольно или невольно она стала звеном в преступной цепи, и как можно об этом говорить священнику, служителю церкви, она даже представить себе не могла.

Говорить об этом нельзя кому бы то ни было. В том-то все и дело. Ведь знала же, что есть в Москве индустрия фальшивок. Догадывалась, что развернуто это действо прежде всего для чудовищного обмана таких, как она. Наживаются на этом человечки, далекие от искусства и прочих драгоценных ремесел. И неизвестно, что дороже этим брюханам — лишняя пачка банкнот или ужас и падение одураченных по-крупному мазил, считавших себя особо отмеченными. Второе дьявольски дополняет первое.

Паук потирает лапы. Паутина напряжена.

Казалось, что священник догадывался обо всем, что с ней творится. Не одна же она такая, видел он разнообразных барышень ее типа и нрава.

— Я вижу, что внутренне вы многое проговорили сейчас. Так ведь?

— Да, — ответила она облегченно. — Все проговорила.

— Этого недостаточно. Для того и существует исповедь, чтобы тайное, теснящее вас, открыть перед Богом.

— Но ведь этого так много! — вырвалось у нее. — Это просто невозможно вместить в какой-то отрезок времени.

— Для Бога все возможно, — с особенным спокойствием ответил священник. — Тогда сделаем так: вы подумайте, только хорошенько, и постарайтесь обратиться именно к тому человеку, я думаю, что он один, который вам истинный друг.