Татьяна Ефремова - След на воде

— Действительно, ерунда получается, — согласился Димыч. — Но версию с шантажом это не отменяет. Просто убил, в таком случае, тот, кого шантажировали.

— Остается найти эту жертву шантажа, — усмехнулась я.

— Да уж, — энтузиазма у Димыча заметно поубавилось. — Ты вспомни все-таки, может она говорила что-то незадолго до смерти. Может, рассказывала про кого-то? Подумай, ты с ней больше всех в последнее время общалась.

Вот еще новости! Я с Кариной общалась столько же, сколько со всеми остальными. Не больше и не меньше. С чего это вдруг меня в Каринины подружки записывают? Правда, с остальными девчонками она успела к этому рейсу испортить отношения. Да еще многие встали на сторону Зотовой. Вот и получается, что Димыч прав — в последнее время больше всех общалась с Кариной Манукян я. И если она обмолвилась о том, что увидела, случайно или намеренно, то услышать это должна была я. Больше некому.

Надо вспоминать, о чем говорила Карина в последние дни.

Я постаралась вспомнить все досконально, даже глаза закрыла, чтобы не отвлекаться.

Ничего не вспоминалось. Только это ее: «Мне кажется, что я на войну уезжаю, и меня там обязательно убьют». А больше ничего.

Может, и не говорила она ничего важного? Димыч просто слишком подозрительный.

Излишне подозрительным оказался не только Димыч. Катя тоже, как видно, поддалась увлечению подозревать всех и во всем.

После обеда она подошла ко мне, энергично орудовавшей пылесосом, и спросила:

— Ты в поведении Анны ничего такого не замечаешь?

— Какого это «такого»?

— Ну, необычного.

— Замечаю. Как и обещал этот ее альфонс-переводчик, Анна стала нелюдимой и необщительной, — дерзить я не собиралась, просто все время пыталась вспомнить что-то важное, услышанное от Карины, а Катя влезла очень некстати. Мне уже казалось, что вот-вот вспомнится, забрезжит в памяти что-то. Вот-вот прояснится.

Катя задала вопрос, чтобы еще разок помусолить популярную тему, и сбила меня с мысли. Поэтому я и ответила язвительно.

Она совсем не обиделась. Сказала задумчиво:

— Нет, тут не в нелюдимости дело. Тебе не кажется, что она стала совсем другая?

— Я к ней не присматриваюсь особо. Не до нее. А в чем другая-то?

— Во всем! В поведении, в привычках, в жестах. Она грубее стала, что ли. Более резкой какой-то. И приборами пользоваться разучилась.

— Как это?

— А так! Я второй день за ней замечаю. Столовые приборы от закусочных она совсем не отличает. Хватает первые попавшиеся. А сегодня вообще салат десертной вилкой съела. А раньше-то была — просто английская королева. Ты вспомни, как она в первый день апельсинчик правильно кушала, залюбуешься. А сейчас ведет себя, как колхозница. Неужели депрессия может так менять человека?

— Не знаю. Это у специалистов спрашивать надо. У врачей каких-нибудь.

— А Вадим знает, как ты думаешь?

— Откуда мне знать? Я с ним несколько дней назад познакомилась. Спроси у него сама.

О своем долгожданном отпуске Димыч больше не вспоминал. Носился сайгаком по теплоходу, высматривал и выспрашивал. При этом лицо у него было такое, будто он подозревает буквально каждого. Я-то к нему привыкла, знала, что на Димкино лицо не стоит обращать внимание. А вот неподготовленные люди впечатлялись.

Явившись на ужин, я застала несколько официанток с покрасневшими от слез глазами. Оказывается, всем им Димыч рассказал, какие сильные у официанток руки, и что каждая из них вполне могла задушить Карину Манукян. Девчонки старательно вспоминали, кто может подтвердить, что во время убийства они были совсем в другом месте, и приставали ко мне с расспросами.

Знакомство с Димычем начинало сильно осложнять мне жизнь. Все думали, что я в курсе расследования и просто из вредности не хочу поделиться подробностями.

Я потихоньку выскользнула из сервировочной, чтобы не отбиваться от любопытных. На рабочем месте было не легче. Катя всерьез озадачилась поведением фрау Браух и отслеживала каждый ее жест.

Спокойной жизни не было нигде.

— Ты с Вадимом говорила про Анну? — спросила я. Все равно этого разговора не избежать.

— Говорила. Но он не знает ничего про психические заболевания. Сказал, что надо со специалистами консультироваться. Бывает, конечно, деградация личности и утрата элементарных навыков. Но Вадик сказал, что это не происходит за пару дней. Человек долго болеть должен. Так что, или Анна придуривается, или у нее не депрессия, а что-то гораздо серьезнее.

— Или это уникальный случай, не известный науке, — поддержала я.

Катя посмотрела на меня пристально, и стало ясно, что встревожена она не на шутку. Похоже, не верит, что у туристки нашей безобидная депрессия.

Как Карина говорила: «Девочки, а вдруг она на меня бросится?» Теперь вот и Катя поддалась.

Стоп! А может, Карина не зря боялась? Что-то почувствовала? Догадалась? Может, это и есть та информация, которая ее погубила?

Что же получается, Карина шантажировала Анну? Бред. Разве можно шантажировать психическим заболеванием?

Вечером я рассказала об этом Димычу. Вопреки моим ожиданиям, он не начал горячо благодарить за помощь следствию, а выразительно покрутил пальцем у виска и поинтересовался:

— Ты в своем уме, вообще? Иностранцев сюда не впутывай. Даже мысли такой не допускай. Не хватало нам еще международного скандала! Искать будем среди наших.

— Хорошенькое дело! — возмутилась я. — А если убил все-таки иностранец? Кого ты среди наших найдешь в таком случае?

— Значит, никого не найду. А к иностранным гражданам не полезу. Тем более, тут одни европейцы. У них там права человека и другая фигня. Не моего это мелкого ума дело — иностранцев подозревать.

— Но Кате именно иностранка кажется подозрительной. Что же, просто забыть об этом?

— Да Катя ваша просто психов никогда не видела. Вот ей и кажется. Поработала бы у нас, ничему бы не удивлялась.

Это точно, психов мы видели в жизни мало. Я, например, совсем такого опыта не имею. Да и Катя тоже, иначе бы ее «закидоны» фрау Браух так не пугали.

А какая была жизнерадостная тетка! Если задуматься и как следует вспомнить, теперешняя Анна, на самом деле, мало похожа на Анну прежнюю. Будто два разных человека.

— Ты бы погуляла пока, — предложил мне Димыч. — Мне сейчас свидетеля опросить надо. А потом я тебя позову.

— Знаешь что, Захаров! — не выдержала я. — Ты бы не наглел так уж откровенно. Раскомандовался, понимаешь! На работе у себя будешь указывать, кому куда идти и когда возвращаться. А я не уйду. Я тут воздухом дышу после тяжелого трудового дня. Кому не нравится, может пойти со своим свидетелем в свою же каюту и там допрашивать его сколько влезет.