Синти Шелтон - Я увезу тебя из города слез

Через некоторое время она очнулась, и мальчик, стоявший рядом с ней на коленях, улыбнулся ей. Ее лицо было влажным, и на ковре стоял узкий кувшин с водой.

— Где старик? — спросила она, и это были первые слова, которые она произнесла в этом странном доме.

— Здесь никого нет, мэм, — ответил мальчик на ломаном английском. — Я рад, что вам уже лучше. Я так испугался.

Жаклин осторожно села. Голова еще кружилась, но воздух в комнате был прохладным и запах благовоний стал значительно слабее — дверь в холл была открыта, и там работал мощный вентилятор. Она глубоко вдохнула и поднялась на ноги.

Дальше в течение часа Жаклин профессионально обследовала сначала второй, а потом и первый этаж странного дома. Первый этаж был оборудован по-европейски, хотя и сильно запущен. В доме действительно никого не было. И никаких следов старика.

— Кто здесь живет? — спросила она неотступно следовавшего за ней, но и не мешавшего ее обыску мальчика.

— Не знаю, мэм, — ответил он.

Она взглянула прямо в его узкие глаза:

— Но как сюда попал ты?

— Я здесь работаю.

— И в чем заключается твоя работа?

— Я еще не знаю, мэм. Я здесь только второй день.

— Кто тебя нанял?

— Простите, мэм, я не знаю имени этого человека.

— А свое-то имя ты знаешь?

— Да, мэм. Меня зовут Хуан.

Жаклин смотрела на мальчика и не могла понять, говорит он правду или лжет. Конечно, она могла узнать это, приложив некоторые усилия, но голова опять начинала предательски кружиться… Кроме того, она внезапно почувствовала, что ей, пожалуй, все равно. Что она делает в этом доме? Даже если старик и был здесь, то какое ей, в сущности, до него дело?

И, кивнув мальчику, она пошла к выходу. Дверь на этот раз оказалась незапертой. Она быстро вышла на ярко освещенную набережную, по которой в поисках достопримечательностей прогуливались беззаботные туристы. Их лица показались ей тупыми и отвратительными.

Жаклин сидит в уютном мягком кресле, расслабившись и закинув ногу на ногу. Ее совершенно не смущает обстановка, которую можно назвать вполне официальной, ибо перед ней сидят две самые значительные фигуры Центра — генеральный директор полковник Николсон и его негласный заместитель и консультант Вендерс, о звании которого она может лишь догадываться. Вендерс расположился так же непринужденно, как и она, и по-свойски улыбается ей. Николсон, как всегда, холоден и чопорен.

Жаклин и Вендерс пьют лимонный сок из высоких голубых бокалов, Николсон держит в руках миниатюрную чашечку, в которой дымится кофе. Все трое молчат, словно сговорившись играть в молчанку.

Наконец Николсон не выдерживает и отставляет чашечку.

— Не пора ли браться за работу, лейтенант? — спрашивает он, четко выговаривая каждое слово. Так разговаривают иностранцы, старательно выучившие язык.

Жаклин слегка пожимает плечами.

— Я давно готова, — говорит она и улыбается. Вендерс улыбается еще шире и издает какой-то фыркающий звук.

Николсон смотрит на нее пристально и медленно произносит:

— А вот мне так не кажется. С вами что-то происходит. И я пока не понимаю что.

— Насколько я знаю, — говорит Жаклин, — у комиссии нет никаких претензий по моему эмоциональному состоянию.

— Да, конечно, — говорит полковник. — Формально нет. Но не считайте своего начальника идиотом. У меня есть глаза.

— У членов комиссии тоже, — хмыкает Жаклин.

— Я вас понимаю. Они не достигли еще той степени профессионализма, чтобы распознавать обман такого опытного сотрудника, как вы. Они слишком доверяют своим приборам. А я доверяю своему опыту общения с вами. И мне не нравится ваше состояние.

— Чего же вы хотите, господин полковник? — не отводя взгляда, спрашивает Жаклин. — Чтобы я призналась, что не гожусь для дальнейшей деятельности? Я в этом признаться не могу, потому что так не считаю.

— Прекрасно, — вздыхает Николсон. — Значит, вы можете приступить к работе. Ваша неискренность пусть останется на вашей совести. Перейдем к делу. Суть его раскроет господин Вендерс, но прежде чем вас оставить, хочу сказать, что формально вы остаетесь кандидатом и задание будет считаться учебным. Повторяю — только формально. Дело самое настоящее и весьма… непростое.

Но работать вы будете в городе. Поскольку вы знаете правила, то поймете, что я не могу дать это задание сотруднику Центра. Вы же, как кандидат, вполне подходите.

Жаклин усмехнулась, но промолчала. Приверженность к букве инструкции иногда доходила до абсурда.

— Мне все равно, — сказала она. — Я готова приступать.

Полковник посмотрел ей в глаза и молча вышел из комнаты.

Вендерс, продолжая улыбаться, выбрался из своего уютного кресла, подошел к встроенному кабинетному бару, прикрытому от посторонних глаз красочной картой Голландии, и, открыв его, извлек пузатую бутылку бренди и две рюмки.

— Надеюсь, пить вы не бросили?

Жаклин помотала головой. Хотя, если честно, она забыла, когда пила в последний раз что-нибудь кроме сока или безалкогольного пива.

— Вы неважно выглядите, — сказал Вендерс тоном, каким обычно произносил комплименты. — Хотя это понятно. То, что относительно легко переносишь в двадцать, в вашем возрасте превращается в тяжелое испытание.

— Напоминать женщине о возрасте невежливо, — усмехнулась Жаклин.

— Напоминать женщине о том, что она все еще молода, никогда не вредно, — возразил Вендерс. — А у меня, да и у полковника Николсона, сложилось впечатление, что вы решили записать себя в старухи.

Или вообще покинуть сей мир.

Жаклин вздрогнула, и это не укрылось от Вендерса.

Он присвистнул и протянул ей рюмку.

— Я не собираюсь выпытывать у вас, что с вами происходит, — проворчал он. — И не собираюсь удерживать вас за руку, когда вы соберетесь пустить себе пулю в лоб. В конце концов, принимая вас на работу, мы не забирали ваше право распоряжаться собственной жизнью. Вы ходите в церковь? — неожиданно спросил он.

— К чему этот вопрос? — удивилась Жаклин.

— Сам не знаю. В церковь меня водил дед. Когда я был совсем несмышленышем, он сказал одну вещь, которую я запомнил навсегда. Она сказал: вера в Бога — это прежде всего вера человека в себя. Казалось бы, парадоксально, да? Но гораздо позже я понял, что именно так и обстоит дело. Вы разуверились в себе, Жаклин, не правда ли? — Вендерс пристально посмотрел ей в глаза.

Жаклин опустила глаза и отрицательно покачала головой.

Вендерс стал прохаживаться по кабинету.

— Я просматривал ваш последний бой. Он меня, признаться, поразил. Я бы назвал его небольшой моделью общего стиля вашей работы. Но потом я подумал, что он отражает не только ваши профессиональные пристрастия, но и способ жить вообще.