Изабелль Брум - Год и один день [litres]

Они устремились вверх по лестнице, однако вскоре от их решимости не осталось и следа: оба хихикали, то и дело поскальзываясь на льду, как пьяные. Примерно на полпути ступеньки закончились, и начался гладкий крутой подъем. Олли и Меган пришлось сделать передышку и просмеяться, когда мимо проплыла молодая итальянская парочка: они сидели на попах и истерически хохотали, держась за руки и пытаясь не дать друг другу съехать с пути.

– Совершенно невозможно удерживать равновесие, когда смеешься! – крикнул Олли, глядя, как Меган беспомощно въезжает в дерево. – Теперь я понял, почему на фуникулере не так весело!

– Хватит меня смешить! – провопила она в ответ, сгибаясь пополам от смеха: правая нога Олли резко ушла в сторону, и, чтобы устоять, ему пришлось исполнить на льду мини-джигу.

Руки и ноги почти не слушались Меган. Она уже была готова опуститься на четвереньки и ползком забраться на холм, когда впереди опять показались ступени.

– О нет, опять лестница, черт ее дери! – добродушно простонал Олли, хлопая Меган по спине, когда та наконец его догнала.

Она дышала с трудом, но чувствовала себя прекрасно. Как же здорово быть на улице, вдыхать чистый воздух, любоваться природой!

– Погляди. – Олли поманил ее к себе и показал пальцем на нижнюю часть тонких металлических перил.

Красный висячий замочек был таким маленьким, что они запросто могли его не заметить. Меган нагнулась, чтобы получше рассмотреть.

– Здесь что-то написано. Погоди.

– Думаешь, это вроде тех замков, что висят на мосту в Париже? – спросил Олли. – Влюбленные пишут на них свои имена и вешают их на ограду в знак вечной любви и верности.

– Здесь буквы «Р» и «С», – сказала Меган. – Обведены сердечком.

– «Р» и «С»? – Олли задумался. – Постой, кажется, та девушка, Софи, говорила, что ее парня зовут Робин?

– Вроде бы да. – Меган встала. – Думаешь, это они повесили? Софи ведь рассказывала, что они много лет сюда наведывались.

– Маловероятно. – Олли тоже нагнулся, чтобы рассмотреть инициалы. – На свете множество влюбленных, чьи имена начинаются на буквы «Р» и «С».

– А все же здорово, если это их замочек. – Меган вновь наклонилась и сделала пару кадров.

– Да, – согласился Олли, и Меган даже почудились мечтательные нотки в его голосе. Может, он нарочно скрывает от нее свою чувствительную натуру, не желая показаться романтиком и размазней? Он ведь даже не ныл, когда она с очередного похмелья предложила посмотреть «P.S. Я люблю тебя» третий раз подряд! А в первый раз так вообще слезу пустил! Вдруг Олли из тех, кто вкладывает глубокий смысл в подобные романтические жесты? Вдруг ему тоже хочется повесить замочек с инициалами на каких-нибудь перилах у черта на рогах? И вдруг она своим отказом – тогда, много месяцев назад – отшибла ему всякое желание быть самим собой? Не дай бог…

– Ну, идем, – сказал Олли, вставая. – А то такими темпами весь снег растает, пока мы доберемся до башни.

Он развернулся и поставил ногу в промокшем кеде на первую ступеньку. Нога тут же соскользнула обратно.

– Мечтать не вредно, – усмехнулась Меган и начала кое-как карабкаться на холм.

Издалека смотровая башня казалась гораздо больше, чем вблизи. Впрочем, отметила Меган, этому могло быть очень простое объяснение: она действительно похожа на верхушку Эйфелевой башни, а та – просто громадина по сравнению с Петршинской.

Заплатив за вход по девяноста чешских крон (то есть примерно по три фунта стерлингов), они начали медленно – и, в случае Меган, из последних сил – взбираться по длинной винтовой лестнице. Олли наверняка решил, что она потеряла дар речи от красоты открывшегося вида, но на самом деле она просто еле ворочала языком от усталости.

– Ну! Не зря же поднимались! – ликующе воскликнул Олли, показывая пальцем на знакомые городские достопримечательности. – Вон Карлов мост, гляди! Даже статуи видно. И та странная телебашня с младенчиками! И собор!

– Господи. Я чуть не умерла, пока сюда влезла, а тебе, смотрю, хоть бы что!

Олли насупился.

– Да красиво же…

Меган достала камеру из кофра и начала подбирать самый подходящий объектив из трех имеющихся. Пока Олли трепался с какой-то престарелой парочкой, только что одолевшей подъем на смотровую площадку (выглядели они, кстати, гораздо бодрее, чем Меган пару минут назад), она тайком сделала еще пару его портретов в профиль. Выбранный объектив позволял разглядеть даже поры на коже и розовую вмятинку от очков на переносице. Старичок что-то говорил, Олли улыбался, а она рассматривала в видоискатель веселые морщинки в уголках его глаз и губ. Меган даже не замечала, что фотографирует, пока объектив внезапно не заело посреди съемки.

Она выругалась себе под нос.

– Спокойно, спокойно! – К ней тут же подлетел Олли. – Не заставляй меня краснеть, у меня щеки вон и так красные.

– Договорились.

Объектив послушно вернулся к жизни, и она облегченно выдохнула.

– Ну что, куда отправимся после башни? В Зеркальный лабиринт?

Зеркала Меган ненавидела еще сильнее, чем палки для селфи.

– Как-то не хочется.

– Ой, да брось, маленькая мисс Несчастье. Вон тот дед мне шепнул, что они как раз оттуда. Говорит, там балдеж! Так и сказал, представляешь? «Балдеж!» Значит, должно быть действительно неплохо.

Олли чуть не прыгал от восторга и вообще был похож на ребенка рождественским утром.

– А что мне за это будет?

– Что хочешь! Честное слово!

– Отлично. С тебя ужин. Сегодня, – сказала она и ехидно улыбнулась, когда он закивал, как сумасшедший голубь. – Настоящий ужин, а не сосиски с рынка.

Олли козырнул.

– Будет сделано! Хотя сосиски, вообще-то, очень вкусные. Ты много теряешь.

– Поверю тебе на слово, – сказала Меган, вооружаясь камерой.

Как же мне с ним легко, думала она, тайком любуясь Олли: тот вернулся к пенсионерам и что-то показывал им в путеводителе. Старушка сняла перчатки, чтобы было удобней листать страницы, и кожа на побелевших суставах ее пальцев казалась полупрозрачной. Меган разглядела в видоискателе узловатые сухожилия и паутинку фиолетовых вен под рыжими пигментными пятнами. Многие друзья Меган безумно боялись старости, некоторые даже тайком кололи себе ботокс. Бред какой-то! Старость – это естественно, это просто очередной этап жизни, считала Меган. И в ней не меньше красоты, чем в юности.

Мысли крутились у нее в голове, а затвор все щелкал и щелкал, создавая визуальный нарратив по мотивам ее рассуждений. Вот кстати, Прага – замечательный пример чего-то очень старого и при этом невероятно прекрасного. Было бы здорово, если бы все умели видеть красоту не только в исторических памятниках, но и в удивительных историях, запечатленных на человеческих лицах. Люди стали бы гораздо счастливее, если б могли остановиться на мгновенье, задуматься – и оглянуться назад, отдать дань уважения прожитым дням, а не только смотреть на дорогу, что лежит впереди.