Тахера Мафи - Бездна между нами

Навид понимал мое возмущение, однако сам не заморачивался. Советовал:

– Пожинай лавры, сестренка.

Сдались мне эти лавры.

К концу января мой социальный статус изменился на прямо противоположный. Это казалось каким-то безумием.

Я открыла шкафчик – оттуда выпало сразу пять приглашений на вечеринки в пяти домах. На большой перемене я сидела под своим деревом, но спокойно поесть мне не дали. Через весь кампус к дереву прошествовала компания девчонок, уселась рядом. Парни стали заговаривать со мной прямо в классе. Поджидали после уроков, интересовались, какие у меня планы. Я отвечала: «Планы огромные. Хочу отсюда убраться ко всем чертям». Они сарказма не улавливали. Думали, я говорю о школе и о своем доме. Предлагали подвезти.

Я едва на них не рычала.

Совершенно случайно я сделала нечто, позволившее школе поместить меня в принципиально иную клетку, затолкать в рамки принципиально иных, непривычных стереотипов. Сказать, что я была дезориентирована, – ничего не сказать. Я была убита степенью всеобщей бесхребетности. Из террористки меня превратили в пикантную би-герл. Посмотрели наше выступление – и сразу перестали бояться. Сразу прониклись дружелюбием.

Раньше у меня, в их глазах, был красный уровень опасности.

Теперь он охладился до зеленого.

Последней каплей стал тренер Харт. Заметил меня в холле, отсалютовал, приложив ладонь к козырьку бейсболки, бодро выдал:

– Физкультпривет!

Меня охватило бешенство.

Главным образом из-за Харта я с Оушеном и порвала.

Отвергла парня из категории «такими не разбрасываются». Причинила боль ему и себе. Меня вынудили они все: тренер Харт, учителя, соученики, даже родная мать Оушена. Умудрились внушить, что мое лицо, мое тело, весь мой образ портят Оушену жизнь. Угрожают его карьере. Губят его большое будущее.

И что, если бы Оушен запал на меня после конкурса? Когда я уже больше не пугало? Когда каждый норовит мне улыбнуться, добивается моего внимания? Когда учителя и те спрашивают, где я выучилась так танцевать?

Неужели все беды случились только потому, что мы с Оушеном неудачно выбрали время?

От мыслей о всеобщем лицемерии голова раскалывалась.

Оушена я увидела в среду.

Звонок с последнего урока давно прозвенел, а я все копалась в шкафчике – собирала вещи для тренировки. Конкурс мы выиграли, но решили на этом не останавливаться. Там-то, у шкафчика, Оушен меня и отыскал. В последний раз мы говорили на биологии месяц назад. И впервые за этот месяц я имела возможность посмотреть Оушену в лицо. Заглянуть в глаза.

Сердце так и сжалось.

Оушен казался усталым. Да что там усталым – измученным. Он похудел. Он по-прежнему прогуливал уроки, но как-то умудрялся выкручиваться.

– Привет, – сказал Оушен.

Я застыла, ошеломленная. Даже чуть не заплакала. Выдавила:

– Привет.

– Не знаю… – Оушен осекся, взъерошил волосы, взял себя в руки. – Не знаю, что я тут забыл. Я просто…

Он поднял взгляд на меня, но сразу же перевел, уставился куда-то в пространство. Еле слышно вздохнул.

Объясняться ему было совершенно необязательно.

Стояла середина февраля. Школьные коридоры и холлы пестрели бумажными сердечками и купидонами. Члены школьного клуба торговали в кампусе леденцами, расфасованными в красивые коробочки. В глазах рябило от кислотно-розовых постеров. Мои мысли и без того были почти исключительно об Оушене; теперь же, когда до святого Валентина оставалась всего пара дней, напоминалки, попадавшиеся на каждом шагу, буквально преследовавшие меня, казались особенно жестокими. Еще отчетливее я понимала, чего лишилась.

Наконец Оушен взглянул мне в глаза.

– Не мог раньше сказать, что видел твое… ваше выступление…

Его рот мучительно искривился, но улыбка так и не получилась.

– Ты здорово танцевала. Ты и твои друзья – вы были супер.

Это признание потрясло меня. Я больше не могла сдерживаться.

– Оушен, я скучаю. Как я по тебе скучаю.

Он дернулся, словно от пощечины. Отвел взгляд. Решился вновь посмотреть на меня. Клянусь – в глазах сверкнули слезы.

– Ну и что мне с этим делать, Ширин? Как реагировать?

Не знаю, зачастила я, не знаю, прости, забудь. Руки у меня дрожали. Я уронила тетрадки, они разлетелись по полу. Оушен хотел помочь, я сказала «не надо», кое-как затолкала кучу тетрадок в шкафчик, вымучила «пока». Все произошло настолько неожиданно и было настолько неловко, что я забыла про кодовый замок. Я вообще не глянула, закрыт шкафчик или так и стоит нараспашку. Вспомнила только после тренировки.

Метнулась к шкафчику. Выдохнула. Дверца не заперта, но вещи целы. Я хотела уже запереть шкафчик, как вдруг заметила: мой дневник, которому место строго под остальными тетрадями, лежит сверху.

Всю ночь я промаялась.

Может, успокаивала я себя, я сама его наверх положила? В спешке? Когда запихивала тетради? Может, просто так совпало?

Или нет? Значит, Оушен читал мой дневник!

Допустим, читал. Я отсутствовала часа два, а дневник – он толстый, весь его прочесть Оушен никак не успел бы. Но сама я ни абзаца ни ему, ни кому другому в жизни бы не показала.

Поворочавшись в постели, я достала дневник и стала его просматривать, что называется, свежим взглядом. И с конца. Вычислила: Оушен, зная, что времени у него в обрез, интересовался бы последними записями.

Самая последняя касалась моего вчерашнего сна. Сон был про Оушена. Пробежав страницу глазами, я зажмурилась. Я даже лицо закрыла. Какой стыд!

Кое-как с ним справившись, я продолжала читать.

Несколько абзацев, посвященных лицемерию в школе.

Реакция на Оушена в спортивной форме; опасения, как бы Оушен не подумал, что мне нравится Юсуф.

Тяжесть возвращения в школу после каникул; тревога за Оушена; негодование на его временное исключение из команды.

Мой разговор с папой; беспокойство, что я поступила неправильно.

Размышления о Юсуфе; вывод, что он приятный парень, потому что все насчет меня понимает.

Десятки страниц, посвященных попыткам разобраться: действительно ли отсутствие Оушена в моей жизни фатально? Вывод: да, фатально. И все, что произошло, абсурдный кошмар.

Страница с единственной фразой:

«Я тоже очень, очень, очень тебя люблю».

И так последние несколько недель. Жалкие попытки разобраться в собственных чувствах.

Я выдохнула. Уставилась на стену. В моей голове шла самая настоящая война.

Здравый смысл уверял: ужасно, что Оушен прочел дневник, даже часть дневника. Это – вторжение в личное пространство, это – предательство. Нет, возражал внутренний голос, никакое не предательство. Надо же ему где-то, как-то искать объяснения. А тут и случай подвернулся.